Мюриэл Спарк - Memento mori

– Миссис Петтигру он терпеть не может, – сказала Олив, туманно улыбнувшись. – Не много ей перепало после Лизиной смерти. Пока что она получила Лизину беличью шубку, вот и все.

– А ей не приходило в голову оспаривать Лизино завещание на собственный страх и риск?

– Нет: ей объяснили, что надеяться не на что. Жалованье ей миссис Брук выплачивала аккуратно, чего же еще? Да и лишних денег у нее не хватило бы на такие расходы. Джопабокомы брали расходы на себя. Конечно, согласно завещанию, после смерти Гая Лина деньги все причитаются ей. Но он-то всем говорит, как прекрасно себя чувствует. Так что будьте уверены – миссис Петтигру вытянет все, что сможет, из бедняги Годфри.

Алек Уорнер кончил записи и закрыл блокнот. Олив вручила ему стакан с джином.

– Бедный старик Годфри, – сказала Олив. – Он и так-то был расстроен. Ему позвонил тот, ну, который изводит его сестру, ну, то есть либо позвонил, либо так ему показалось: разницы-то никакой, правда?

Алек Уорнер снова раскрыл блокнот и достал перо из жилетного кармана.

– Что он сказал?

– То же самое. «Придется умереть», в этом роде.

– Всегда соблюдай точность. Даме Летти он говорил: «Помните, что вас ждет смерть». Годфри было сказано то же самое ?

– Наверно, да, – сказала она. – Трудная какая работа.

– Да, знаю, мой друг. Что поделаешь. В какое время дня ему позвонили?

– Утром. Я что знаю, то знаю. Он мне сказал – сразу после того, как доктор ушел от Чармиан.

Алек дописал последнюю строчку и снова закрыл блокнот.

– А Гай Лит поставлен в известность, что судебный процесс прекращен?

– Не знаю. Это и решено-то было только вчера к вечеру.

– Может быть, его еще не оповестили, – сказал Алек. – А Гай такой человек, что ему Лизины деньги будут очень и очень кстати. В последнее время ему приходилось туговато. Он был довольно-таки стеснен в средствах.

– Да ему уж и жить недолго осталось, – сказала Олив.

– Лизины деньги помогут ему скрасить остаток дней. Я так понимаю, что эти сведения не слишком конфиденциальны?

– Нет, – сказала Олив, – только про миссис Петтигру и Годфри – это конфиденциально.

Алек Уорнер пошел домой и написал письмо Гаю Литу:

«Дорогой Гай – не знаю, первым ли я оповещаю Вас, что Рональд Джопабоком и миссис Петтигру прекратили судебный процесс и оспаривать завещание Лизы не будут.

Примите мои поздравления и пожелания как можно дольше пользоваться новообретенным благополучием.

Извините за эту попытку предварить официальное извещение. Если же мне посчастливилось, и я оказался первым вестником, то, пожалуйста, не сочтите за труд проверить Ваш пульс и смерить температуру немедля по прочтении этого письма, затем через час после прочтения и на следующее утро и сообщите мне результаты измерений плюс Ваш обычный пульс и температуру, если они Вам известны.

Эти данные окажут мне неоценимую помощь в моих изысканиях. Заранее глубоко обязанный Вам.

P. S. Любые дополнительные сведения о Вашей реакции на эту добрую новость, само собой разумеется, чрезвычайно желательны».

Алек Уорнер сходил отправил письмо и вернулся к своим картотекам. Дважды его отрывал телефон. Сначала позвонил Годфри Колстон, досье на которого Алек как раз держал в руке.

– А, – сказал Годфри, – вы дома.

– Да. Вы меня никак не могли застать?

– Да нет, – сказал Годфри. – Вот что, у меня к вам разговор. Вы знаете кого-нибудь из полиции?

– Близко никого не знаю, – сказал Алек, – с тех пор как Мортимер вышел в отставку.

– От Мортимера никакого проку, – сказал Годфри. – Это насчет тех анонимных звонков. Мортимер проваландался с ними несколько месяцев, и теперь этот типчик принялся за меня.

– Я свободен между девятью и десятью. Может быть, заглянете к нам в клуб?

Алек вернулся к своим записям. Через четверть часа раздался второй телефонный звонок. Звонил незнакомый мужчина, и он сказал:

– Помните, что вас ждет смерть.

– Вас не затруднит повторить ваше сообщение? – сказал Алек.

Тот повторил.

– Благодарю вас, – сказал Алек и успел положить трубку первым.

Он извлек собственную карточку и сделал соответствующую запись. Потом сделал отсылку с подробным объяснением к другой картотеке. И наконец записал кое-что у себя в дневнике, закончив запись словами: «Предположительно: массовая истерия».

У окна, в лучах ясного и неяркого апрельского солнца, Эммелина Мортимер поправила очки и одернула блузку. Слава тебе господи, вот и снова можно отложить зимние свитеры и носить блузку с кардиганом.