Редьярд Киплинг - Наулака - История о Западе и Востоке

- Я надеюсь, вы не думаете, что я не заплачу махарадже по счету, правда? Не могли же вы подумать, что я не заплачу за подобное представление?

Но в глубине души у него билась одна мысль: "Ей это отвратительно. Она это ненавидит. Почему я раньше об этом не подумал? Ну почему?" А вслух он произнес:

- Я получил изрядное удовольствие, а теперь приобрел вас. За то и за другое мне придется заплатить недорого, и потому я сейчас пойду и заплачу по счету, как человек мелочный и честный. И вы должны об этом знать.

Но она не ответила на его улыбку. Он вытер пот со лба и с тревогой посмотрел на нее. При всей своей легкости и внешней непринужденности он никогда не знал наверняка, что она скажет в следующую минуту. А она не сказала ничего, и он вынужден был продолжать, чувствуя, как холодный ужас сжимает ему сердце.

- Не правда ли, Кейт, все это очень в моем духе - я говорю об этом проекте перекрытия реки? Очень похоже на человека, которому принадлежит шахта, приносящая 2000 долларов в месяц, - такому человеку и карты в руки, пусть, дескать, затевает в этой пустыне странные игры, чтобы заставить доверчивого индийского князя раскошелиться и заплатить несколько тысяч рупий.

Он произнес этот экспромт, объяснявший причины его поведения, фамильярным и развязным тоном, который был вызван отчаянием.

- О какой шахте вы говорите? - спросила она.

- О "Долгожданной", конечно. Разве я не говорил вам о ней?

- Да, говорили, но я не знала...

- Что она приносит мне столько дохода? Да, но дела обстоят именно так. Хотите прочитать об этом в газете?

- Нет-нет, - ответила она. - Но вы же становитесь... Послушайте, Ник, вы же становитесь...

- Богатым, да? Скажем так - сравнительно богатым, пока там есть свинец. Но слишком богатым для мелкого воровства, насколько я понимаю.

Разговор принял нешуточный оборот: вся его жизнь была поставлена на карту. У Ника голова раскалывалась от усилий скрыть за шутливостью тона серьезность положения и собственное отчаяние. Он чувствовал, что не выдержит такого напряжения. Безумный страх, который он испытывал, до предела обострил его чувства. Когда он произнес слово "воровство", его точно молния пронзила, и сердце на мгновение замерло. Страшная мысль пришла ему в голову, ярким светом осветив всю безвыходность положения; он понял, что погиб.

Если ей так отвратителен его проступок по отношению к махарадже, что же она скажет тогда обо всем прочем? Ему-то самому все казалось в высшей степени невинным, удача и победа оправдывали все нравственные компромиссы; его даже веселила порой собственная затея. Ну а она? Как она посмотрит на это? Он почувствовал, что ему делается дурно.

Кейт - или Наулака? Он должен выбрать между ними. Наулака - или Кейт?

- Не надо шутить о таких вещах, Ник, - произнесла она. - Я знаю, что вы вели бы себя как честный человек, даже если бы были бедны. Ax, продолжала она, нежно положив на его руку свою и молча умоляя простить ее за то, что позволила себе усомниться в нем. - Я хорошо знаю вас, Ник! Вы всегда стараетесь свои добрые побуждения представить в дурном свете; вам нравится казаться хуже, чем вы есть на самом деле. Но есть ли кто-то честнее вас? О, Ник! Я всегда знала, что на вас можно положиться. А если бы вы оказались не вполне честны, все пошло бы насмарку.

Он обнял ее.

- В самом деле, девочка моя? - спросил он. - В таком случае нам надо постараться, чтобы все было честно и справедливо - чего бы нам это ни стоило.

Он глубоко вздохнул, наклонился и поцеловал ее.

- А нет ли у вас какой-нибудь коробочки? - спросил он после долгой паузы.

- Коробочки? - в некотором замешательстве спросила Кейт. - А какая вам нужна?

- Ну, пожалуй, это должна быть самая прекрасная коробочка на свете, но... думаю, что подойдет простая коробка из-под винограда. Не каждый день приходится посылать подарки самой королеве.

Кейт протянула ему большую плетеную коробку, в которую упаковывают длинные зеленые кисти кабульского винограда. На дне ее лежали остатки ваты.

- Мы купили это недавно у разносчика, - сказала она. - Не мала ли она?

Тарвин, не говоря ни слова, отвернулся и высыпал что-то в коробку. По дну словно застучали мелкие камешки. Тарвин глубоко вздохнул. Теперь в пей хранилось несбывшееся счастье Топаза. Из соседней комнаты донесся голос махараджи Кунвара.

- Сахиб Тарвин, Кейт, мы уже съели все фрукты, и сейчас нам хочется еще чем-нибудь заняться.

- Одну минуточку, молодой человек, - сказал Тарвин. Все еще стоя спиной к Кейт, наклонившись над сияющей грудой камней, он в последний раз нежно перебрал их один за другим. Ему казалось, что огромный изумруд смотрит на него с упреком. Туман застилал ему глаза: алмаз блистал нестерпимым блеском. Он поспешно закрыл крышку, решительным движением вручил Кейт коробку и велел подержать, пока он будет завязывать ее. Затем каким-то чужим, изменившимся голосом он попросил отнести это к Ситабхаи и передать ей поклон от него. - Нет-нет, - продолжал он, увидев тревогу в ее глазах, - теперь она не осмелится причинить вам зло. Ее ребенок поедет с нами; и сам я, конечно, насколько возможно, буду рядом. Слава Господу, это последнее путешествие, которое вы предпримите в этой проклятой стране, точнее, предпоследнее. Здесь, в Раторе, мы вынуждены действовать быстро и энергично - пожалуй, даже слишком энергично, на мой взгляд. Поторапливайтесь, прошу вас, если вы любите меня.