Редьярд Киплинг - Отважные мореплаватели

- Некогда было, - ответил Гарви, пробуя лезвие ножа. - А вообще-то шхуну кидает вовсю.

Маленькая шхуна так и плясала среди серебристых волн. Пятясь с притворным удивлением при виде натянутого каната, она вдруг прыгала на него, как котенок, и тогда вода с грохотом, подобным пушечному выстрелу, врывалась в клюзы. Покачивая головой, она словно говорила: "Жаль, но я больше не могу оставаться с тобой. Мне надо на север", - и отскакивала в сторону, застывала неожиданно и сокрушенно скрипела всеми снастями. "Так вот что я хотела сказать..." - начинала она с важным видом, как пьяный, обращающийся к фонарному столбу, но не договаривала (естественно, что разговаривала она жестами, как немой), потому что вдруг начинала суетиться, будто щенок на поводке, или неловкая всадница на лошади, или курица с отрезанной головой, или корова, ужаленная слепнем. И все это зависело от капризных волн.

- Смотри-ка что выделывает! Прямо как в театре!

Шхуна повалилась набок, взметнув углегарем. "Что до меня... то... свобода или... смерть!" - как бы говорила она.

Оп-ля! Она с напыщенным видом присела на лунной дорожке с церемонным поклоном, но все испортил штурвал, вслух прокряхтевший что-то при этом.

- Совсем как живая! - громко рассмеялся Гарви.

- Она надежная, как дом, и суха, как тарань! - с восторгом сказал Дэн, которого волна протащила по палубе. - Она отбивает волны и говорит: "Не смейте ко мне приставать!" Смотри, ты только посмотри на нее! Эх, если бы ты видел одну из этих "зубочисток"... А как они с якоря снимаются на глубине в пять сажен...

- Что такое "зубочистка", Дэн?

- А это новые рыболовные суда. У них нос и корма как у яхты, и бушприт заостренный, а рубка величиной с наш трюм. Отец против них, потому что на них сильно качает и стоят они кучу денег. Отец хоть и большой знаток рыбы, но больно туг на новое, от времени отстает. А всяких приспособлений на них сколько!.. Ты когда-нибудь видел "Электор" из Глостера? Красотка, хоть и "зубочистка".

- А сколько они стоят, Дэн?

- Горы денег. Тысяч пятнадцать, наверно; может, больше. И золотая обшивка там есть, и все, что только захочешь. - А потом мечтательно добавил: - Я бы назвал ее "Хэтти С."...

Глава V

То была первая из многочисленных бесед, во время которой Дэн рассказал Гарви, почему он перенес бы название своей лодки на судно своей мечты. Гарви уже многое знал о настоящей Хэтти из Глостера, даже видел локон ее волос - Дэн, считая обычные слова неподходящими, объяснил, что он отчекрыжил локон у нее зимой в школе, - и ее фотографию. Хэтти, девочка лет четырнадцати, терпеть не могла мальчишек, и всю ту зиму она топтала ногами сердце Дэна. Обо всем этом он под большим секретом рассказывал Гарви то на освещенной луной палубе, то в кромешной тьме, то в густом тумане, когда позади них стонало штурвальное колесо, а впереди вздымалась на беспокойных и шумных волнах палуба. Потом, когда мальчики стали знать друг друга получше, не обошлось и без драки, и они гонялись один за другим по всему судну, пока Пенн их не разнял и обещал не говорить ничего Диско. Ведь Диско считал, что драться во время вахты это еще хуже, чем заснуть. Гарви уступал Дэну в силе, но для его воспитания очень многое значило то, что он признал свое поражение и не пытался расквитаться с победителем недозволенными приемами.

Это произошло после того, как ему излечили несколько волдырей на руках в том месте, где мокрый свитер и дождевик вгрызались в тело. От соленой воды неприятно пощипывало, и когда волдыри созрели, Дэн вскрыл их бритвой отца и сказал, что теперь Гарви "чистокровный банкир", потому что болезненные болячки - признак касты, к которой тот принадлежит.

Поскольку Гарви был еще мальчиком и к тому же все время его заставляли работать, ему было не до размышлений. Он очень жалел свою мать и часто скучал по ней, а главное, хотел рассказать ей о своей новой жизни и как он к ней успешно привыкает. Но он предпочитал не задумываться над тем, как она перенесла известие о его предполагаемой гибели. Но однажды, когда он стоял на носовом трапе, подтрунивая над коком, который бранил их с Дэном за то, что они стащили жареные пончики, ему пришло в голову, насколько это лучше, чем выслушивать грубости от каких-то незнакомцев в курительном салоне пассажирского парохода.

Он был полноправным членом экипажа "Мы здесь", у него было свое место за столом и своя койка; в штормовую погоду вся команда с удовольствием слушала небылицы о его жизни на берегу. Ему потребовалось всего два дня с четвертью, чтобы сообразить, что если бы он рассказал о себе самом, то никто, кроме Дэна (да и он не больно ему верил), не поверил бы ему. Поэтому он выдумал себе приятеля - мальчика, у которого, говорят, есть собственная маленькая коляска с четырьмя пони, в которой он разъезжает по Толедо в штате Огайо, которому в один раз заказывают по пять костюмов и который устраивает приемы для своих сверстников, мальчиков и девочек не старше пятнадцати лет, где еда подается на чистом серебре. Солтерс протестовал против этих совершенно безнравственных, даже откровенно кощунственных небылиц, но сам слушал их так же жадно, как и все остальные. А их издевки над героем рассказов Гарви совершенно не меняли его отношения к одежде, сигаретам с золочеными наконечниками, кольцам, часам, духам, приемам, шампанскому, игре в карты и жизни в отелях. Мало-помалу он стал в другом тоне говорить о своем "приятеле", которого Длинный Джек окрестил "ненормальным мальцом", "позолоченным ребенком" и другими столь же приятными именами; и чтобы опорочить своего "приятеля", Гарви, закинув на стол ноги, обутые в резиновые сапоги, стал сочинять всякие истории о шелковых пижамах и заказываемых за границей галстуках и воротничках.