Жан-Луи Кюртис - Молодожены

Однажды меня с сестрой пригласил обедать в ресторан мой шурин Жан-Марк. Он сказал по телефону, что хочет посоветоваться со мной по поводу одного плана, который мог бы заинтересовать и Жанину. Судя по его виду, он процветал, хотя у него не было ни регулярных доходов, ни даже профессии. Не знаю, какими сомнительными спекуляциями он зарабатывал, во всяком случае, тратил он много. Роскошество его костюма не вязалось ни с его манерами, ни с характером его речи. Одет он был как английский денди, а говорил чуть ли не как парижский торгаш. "Мои дорогие пупсики, у меня колоссальная идея, если подойти к ней с умом, мы будем в полном порядке. Я малость секу в этих делах, не сомневайтесь. Я вам предлагаю не лажу, а верное дело. Без "липы". Помолчи, Жиль, я знаю, что ты скажешь. Ничего хорошего ты от меня не ждешь, поэтому ты небось уже прикинул: "еще одну аферу затеял мой родственничек". Так вот, заявляю тебе вполне авторитетно, мой проект чистый, законный, и мы даже получим благословение властей".

-- Ты что, намерен создать новую театральную студию или организовать коллоквиум по структурализму?

В тот день у нас с Жаниной было очень хорошее настроение, почему, не знаю, скорее всего просто потому, что мы сидели в солнечный летний день вместе за столиком на тротуаре в Сен-Жермен-де-Пре. Нас так и распирало от желания смеяться и болтать глупости. Жан-Марк с его суперэлегантностью и жаргоном нас забавлял.

-- Заглохни, пупсик, когда можно оторвать пару кусков, тут уж не до трепа.

Наконец он нам рассказал о своей затее: открыть в 16-м районе магазин готового платья исключительно для подростков. Он уже разговаривал кое с кем из промышленников насчет финансирования этого проекта.

-- Но, послушай, Жан-Марк, ведь таких магазинов и так чертова прорва, и каждый день открываются новые. Тоже мне затея!

-- Не тормошись, родственничек. Ты же не выслушал до конца: мой "шоп" будет отличаться от всех других.

-- А какие у тебя планы на Жанину? Учти, я ей ни за что не разрешу стать манекенщицей.

-- Ты великий инквизитор, ты Квазимодо!

-- Не Квазимодо, а Торквемада! ['Томас Торквемада (1420 -- 1498) -великий инквизитор Испании]

-- Точно! Все могут ошибаться... Да сосредоточьтесь вы хоть на пять минут, черт вас возьми! Мой "шоп" будет популяризировать модную одежду молодых пижонов всех стран мира. Всех по очереди. Вроде постоянной выставки. Но это будет не только выставка, но и продажа. Выставка-продажа, поняли? Каждые три месяца смена декораций. Для начала, допустим, Япония. Что носят японские мальчики, понимаешь, которые держат нос по ветру? Какие сейчас в Токио самые модерновые шмотки? Следующие три месяца Италия или там Дания...

-- Нет, я считаю, что лучше будет Базутоленд. Там молодые люди, которые держат нос по ветру, носят спереди прелестный банановый лист на поясе из ракушек. И если тот ветер, по которому они держат нос, достаточно сильный, то все преимущества этой одежды станут очевидны. Извини, Жан-Марк, мы тебя слушаем.

-- Так вот, пупсики, тут надо сыграть на тяге к новому. Молодым все быстро осточертевает. С моей постоянно меняющейся выставкой-продажей я их всех возьму за жабры. Кроме одежды, я буду выставлять всякие штуковины, которые привозят из этих стран, например...

-- Из Греции -- судовладельца.

-- Из Персии -- шаха.

-- I tought I taw a putty tat!..

-- Заткнетесь вы или нет? С вами же нельзя разговаривать. Вы меня удручаете!

Это слово в устах Жан-Марка заставило нас расхохотаться пуще прежнего. Мы никак не могли остановиться. В конце концов ему все же удалось нам объяснить суть своей "колоссальной" идеи: с одной стороны он хотел заинтересовать этим проектом отдел культуры, а с другой -- соответствующие посольства, которые будут снабжать его материалами для экспозиций.

-- Понимаешь, я получу дотации, и посольства будут мне поставлять национальные кадры. Реклама для туризма, усекаешь?

-- Жан-Марк, ты гений!

-- Оценил наконец. Понял, в чем весь фокус: мой "шоп" будет культурным учреждением. Новизна, сенсация, экзотика. А сверх всего я им еще сервирую и культурку...

Исконная глупость Жан-Марка, едва прикрытая его хитростью и меркантилизмом, никак не отражалась на его чертах. У него было прекрасное лицо, свидетельствовавшее, как казалось, о благородстве ума и сердца... Он добьется успеха, его будут любить. Я чувствовал, что даже на Жанину, хотя она и потешалась вместе со мной над Жан-Марком, он произвел известное впечатление. Их объединяла и та круговая порука, которая так сильна у всякого поколения молодых. Жан-Марк не мог быть полным ничтожеством, раз ему двадцать лет... Солидарность этого поколения меня всегда поражала. Я продолжал посмеиваться и после того, как мы расстались.