Иван Клима - Рассказы

Может, я еще не встретил девушки, с которой мне хотелось бы провести время, не говоря уж о всей жизни.

Да, она понимает меня. Она чувствовала то же самое, пока не встретила Оту. Только увидела его, сразу поняла, что это именно тот, кто ей нужен. Она вдруг покраснела и добавила: во всяком случае, тогда так думала.

А теперь она уже так не думает?

Она сглотнула, поглядела на меня и пожала плечами. Я понял смысл этого пожатия. Виной всему был я. Мне следовало бы тут же повернуться и уйти или хотя бы молчать, не говорить ни о чем, что затрагивало бы чувства. Но как ни странно, я был счастлив или, по крайней мере, доволен, что вызвал ее интерес. Итак, мы продолжали путь, я разглагольствовал - собственно, это было единственное, что мне как-то давалось. Слова, их скрытая сила. Я рассуждал о плюсах и минусах одиночества и знал, что она поймет, как я мечтаю о любви, я вспоминал военное детство, бессердечие мира, в котором мне выпало жить, и она действительно понимала, как я мечтаю о нежности.

Она была внимательной слушательницей. Я наблюдал, как мои слова западают в нее, прорастая мгновенными всходами. Несколько раз как бы случайно она коснулась моей руки. На глаза нам попались запоздалая бабочка и кольца безвременника и какой-то куст, чьи листья пылали ярким кармином. Потом дорогу преградил ручей. Я перепрыгнул его и уже с другого берега протянул над водой ей руку. Она сжала мои пальцы, оттолкнулась и оказалась так близко, что мне достаточно было лишь раскрыть объятия; и я это сделал. Она прильнула ко мне, губами обхватила мой рот; это она, успел я осознать, поцеловала меня, не я ее. Один страстный поцелуй, и она тотчас отпрянула от меня. Я должен простить ее, непременно простить, она не понимает даже, что случилось, как могло это случиться. Что ей теперь делать? Как объяснить?

Кому и что ей надо объяснять?

Конечно же бабушке.

Она как будто говорила, что осталась совсем одна, что прошлым летом, кажется, бабушка умерла.

Да, но это вовсе не значит, что она не может с ней общаться.

Мы снова простились у парка. Она шепнула, чтобы я не сердился на нее. Она ничего не понимает, она и думать не думала, что подобное может случиться. Она же любит Оту. И все равно она теперь не знает, что ей делать, как она пойдет с ним в кино; знает только, что не имеет права причинять ему боль.

Я сказал, что буду ждать ее здесь, в парке, через три дня в шесть часов вечера.

Она благодарна за приглашение, только не знает, придет ли. Я должен понять ее, я понимаю ее, правда? Она вскинула голову, словно хотела поцеловать меня, но остановилась и, повернувшись, быстро ушла.

Я смотрел ей вслед. Что, собственно, я чувствовал? Счастье? Тревогу? Самодовольство? Должен ли я броситься за ней или повернуться и бежать прочь?

Утром в почтовом ящике я нашел конверт. Сразу же узнал ее мелкий, изящный почерк.

На листке было стихотворение в восемь строк:

К скалам тень уже крадется,

сердце сковывает страх,

и ударами в висках

ангел гибель возвещает,

плоть в истоме изнывает.

Словно береза, вросшая в гранит,

она земле еще принадлежит,

но дух в глубины бездны рвется.

Я и сам написал несколько стихотворений, иные посвятил кому-то, но никогда не получал стихов, посвященных мне. Сейчас, когда не умоляющий ее взгляд, а лишь ее слова достигли меня - знак симпатии и благосклонности, - я полностью отдался ощущению счастья. Я был любим.

В течение всего дня я не мог освободиться от мысли о ней. Под вечер я наудачу отправился в парк, что за водонапорной башней. Уже смеркалось, но погода стояла хорошая, и на дорожках все еще прохаживались мамы с колясками. Я искал ее окно на четвертом этаже, но так и не смог определить его с точностью. Этажом выше на карнизе стояла молодая женщина с засученными рукавами и мыла рамы. У меня закружилась голова, я поспешил отвернуться. Сел на лавочку и стал ждать. Закрыл глаза, чтобы дать ей возможность появиться передо мной неожиданно. Она не появилась, женщина в окне исчезла, и меня обуяла печаль. Вот таким покинутым, верно, я буду всю жизнь. Буду ждать женщину, которая и не почувствует, что она желанна, так как я не решусь окликнуть ее, сказать, что тоскую по ней. Я возвращался по улочке, обрамленной виллами, и представлял себе, как я одиноко лежу на кровати в какой-то стылой конуре и умираю. Никто не знает меня, никто не любит, я как заблудший пес, но я человек, мечтающий о живом существе; и вдруг я увидел его. Ангел, вынырнувший из глуби небес, спускался к моему ложу; хрупкий, нежный, носатый ангел.