Николай Рубцов - Проза, монологи, воспоминания

Город Тотьма уже не оправдывал своего названия, из мрака вечной тьмы народ вышел на светлую и ясную дорогу социализма.

Многое изменилось благодаря Великой Октябрьской революции. Монастырь, бывший очагом насилия и грабежа, превратился в рассадник культуры и грамотности среди населения. В заново отстроенных аудиториях зашумели первые студенты. Бывший тотемский собор превратился в городской кинотеатр, откуда беспрерывно доносится веселая музыка, наполняющая радостью сердца новой молодежи!

Очень интересной и примечательной казалась мне история прошлого своего родного уголка. И не будь этого замечательного прошлого — может быть, не с такой бы силой любил я свой город и людей, живших в нем.

Но не только прошлое, не только люди родного уголка нравились мне, да и не мог бы я не любить его, если бы почти все мое детство не прошло под его облагораживающим влиянием.

Пусть не лиманы и не каштаны украшают зеленые сады Тотьмы и не райские птички поют в их зеленой листве, пусть небо над Тотьмой не такое голубое, как в Италии, пусть ночи тотемские не такие «очаровательные», как украинские! Природа Тотьмы гораздо грубее и суровей, но именно этой суровой правдивостью нравится мне неподражаемая природа родного уголка.

Кроме того, я не мог бы считать бесценно дорогим этот город, если б с именем его не были связаны судьбы моих бесконечно милых друзей недалекого детства.

Пусть мы будем далеко друг от друга расстоянием, но мысленно мы всегда рядом.

Иначе и нельзя! Ведь в их среде протекало мое беззаботное, счастливое, незабываемое детство; вместе с ними учился я в школе, познавал жизнь и ее «тайны»; вместе с ними учился я различать и хорошее, и плохое, стараясь избегать последнего; вместе с ними учился я любить и ценить дружбу.

Много-много было друзей, этих незабвенных школьных друзей, при воспоминании о которых я не могу оставаться равнодушным. Я не могу вспомнить иначе, кроме как с любовью и уважением, о своем лучшем и верном друге детства (имени его я не буду называть), жизнь которого была моей жизнью, мечты и стремления — моими стремлениями. Наружностью и внешним видом он ничем не отличался от всех остальных товарищей, но какая чистая была у него душа, полная благородного чувства дружбы, занявшего большое место в его детских пониманиях.

Мне очень нравился его характер, и в некотором смысле я даже старался подражать ему. Обычно безудержно веселый, жизнерадостный, он становился порой непонятным для меня: сидит где-нибудь один, думает и вдруг?… на таких всегда веселых, полных жизнеутверждающей силы, глазах, показываются слезы! Таким и останется он навсегда в моей, памяти: то безудержно веселым, жизнерадостным, счастливым, то грустным, печальным и впечатлительным.

Всюду бывая с ним вместе, мы исходили вдоль и поперек все окрестности города. Не зная усталости и отдыха, с ватагой «верных» и «бесстрашных» друзей бегали мы по пыльным дорогам с засученными штанами, с палками вместо сабель и с криком «Ура!» разгоняли собак, куриц и кошек, воображая себя кавалеристами. Недаром же они нас боялись «как огня»!

Насвистывая какую-то беспечную, по нашему мнению, геройскую мелодию, «галопом» бежали мы к обрывистому берегу реки, чтобы искупаться в ее прохладной воде, чувствуя себя наверху блаженства.

Часто, бывая в лесу, мы разводили огромный костер, который иногда достигал вершин низких деревьев, и прыгали с разбегу сквозь бушующее пламя, а потом, крайне довольные, доставали из самого далекого уголка самого незаметного кармана две папироски и закуривали, воображая себя такими же взрослыми, как и наш старый и любимый учитель истории. Конечно, все это делалось в «глубокой» тайне от учителей, с мнениями, советами и наставлениями которых мы еще не могли мириться и соглашаться, а в их правоте убеждались уже позднее.

Так сидели мы около костра целыми часами, не замечая, как лес уже окутывал вечерний туман…

…С тихой задумчивостью лежал он, облокотившись на локоть у костра, и смотрел в его яркое пламя, вероятно, мыслями уносясь за «тридевять земель, в тридевятое царство». И стоило только одному из нас сказать вслух слово, как через несколько минут мы уже забывали даже, где находимся…

Размечтаемся… Никто не удержит!

Все с той же знакомой усмешкой начнет он рассказывать до мельчайших подробностей все свои похождения, когда-либо совершившиеся без моего участия. И с такой чистой откровенностью!

Страстно любил он мечтать (так же, как и я), мечтать о «путешествиях», о бурях в море, воспоминание о которых обоих влекло нас в мир мечтаний и грез…