Жан Кокто - Двойной шпагат

Галлито, -- тупо отдавалось у него в голове, -- Гал-тал-гал-галлито, гал-гал-гал.

И это "гал" зацепило в памяти стишок Виктора Гюго:

Хотел Галл королевиных губ яда;

Хоть и лгал, королев иных губя, да

За ним дам миллион -

Хоть за Ним; да мил ли он?

Он бормотал их себе под нос, как привязавшуюся песенку.

Что ты там бормочешь? -- спросила Жермена.

Ничего. Вспомнил один стишок Виктора Гюго.

Прочти сначала.

"Хотел Галл королевиных губ яда; Хоть и лгал, королев иных губя, да За ним дам миллион -- Хоть за Ним; да мил ли он?"

И что все это значит?

Галл -- некий человек по имени Галл; хотел королевиных губ яда -- хотел целовать королеву; несмотря на то, что лгал и губил других королев, дамы были готовы идти за ним хоть за Ним.

Не понимаю, что такое -- за ним за ним?

Город такой есть -- Ним.

А дальше что? *

Ничего, это все.

Издевался он, что ли, этот Виктор Гюго -- такую чушь писать?

Это он нарочно: шутка такая.

По-моему, не смешно.

Смешно и не должно быть.

Ничего не понимаю.

Тут строчки на слух одинаковые, а по смыслу разные.

Объясни получше.

Они рифмуются не в конце, а сплошь.

Тогда это не стихи, раз они просто одинаковые.

Они не одинаковые, потому что смысл разный. Это

такая фигура высшего пилотажа.

Не вижу никакого высшего пилотажа. Я тебе хоть два

дцать таких фигур сочиню, если достаточно повторить под

ряд одно и то же и сказать, что это стихи.

Жермена, да ты послушай; ты же не слушаешь...

Спасибо. Я, стало быть, дура.

Ох, Жермена...

Ладно, не будем об этом, раз я не способна понять.

Я не говорил, что ты не способна понять. Ты сама попросила объяснить эти стихи. Я объясняю, а ты злишься...

Я? Злюсь? Ну, знаешь ли! Да я плевала на твоего Виктора Гюго.

Во-первых, Гюго никакой не мой. Во-вторых, я тебя люблю. Стихи дурацкие, и хватит о них.

Только что ты говорил, что они не дурацкие. Ты их назвал дурацкими только чтоб отвязаться.

Мы же никогда с тобой не ссорились. Неужели переругаемся из-за такой ерунды?

Как хочешь. Я тебя вежливо спрашиваю, а ты, видите ли, о чем-то думаешь, я тебе мешаю, и ты суешь мне конфетку, чтоб отстала.

Я тебя не узнаю!

Я тебя тоже.

Эта сцена, столь мелочная, первая сцена между Жаком и Жерменой, продолжалась от самого Булонского леса. Бросив "я тебя тоже", Жермена отвернулась и всю дорогу смотрела на деревья. Г-жа Рато по-прежнему обмахивалась веером.

Они прибыли в Версаль, перекусили в "Отель де Резервуар" -- ни Жермена, ни ее мать не проронили ни слова.

На обратном пути Жермена нарушила молчание и самым покладистым голоском начала:

Жак, любовь моя, эти стихи...

Ох!

Пожалуйста, объясни мне их.

Вот слушай. Повторяю раздельно: Хотел -- Галл -- королевиных -губ --яда; -- Хоть и лгал -- королев -- иных губя -- да -- За ним -дам --миллион -- Хоть за Ним да -- мил -- ли -- он?

Ну вот, видишь, это одно и то же.

Да нет же.

Ты только говоришь "да нет", а вот докажи.

Тут и доказывать нечего. Это известный пример.

Известный?

Да.

Знаменитый?

Да.

Тогда почему я его не знаю?

Потому что ты не интересуешься литературой.

Ага, что я говорила? Выходит, я дура.

Послушай, Жермена, ты не дура, совсем даже наоборот, но сегодня ты меня просто пугаешь. Ты нарочно стараешься меня напугать. Только этого еще не хватало.

До чего же грустно мучить друг друга из-за такой глупости.

Я тебя за язык не тянула.

Хватит. Мне плохо. Теперь я прошу: помолчи.

Так они продолжали обмениваться уколами до самого дома. Тут г-жа Рато разомкнула уста.

-- Знаете что, дети мои, -- сказала она, складывая веер, -- все это никак не отменяет того, что мсье Галл пользовался успехом у дам.

Это материнское изречение свидетельствовало о непогрешимом чувстве реальности.

Вообще г-жа Рато высказывалась редко, но метко. То это было: "Бедный мой муж всего за час прибрался", то -- "Что вы говорите, г-н Жак? Париж назывался Лютецией? Вот новости!"

Как-то она расхваливала "прекрасную статую Генриха IV", и Жак машинально осведомился, конная ли эта статуя. Она, подумав, ответила: "Не совсем", -- невзначай сотворив какого-то кентавра.

Жермена покатилась со смеху. Г-жа Рато обиделась. Жак готов был сквозь землю провалиться.

Наутро после истории с Галлом Жак проснулся в печали. Как послеоперационный больной бредит холодными напитками, как человеку с пораженным седалищным нервом, которому нельзя сидеть, чудятся стулья, так он думал о скромных женах -- помощницах в мужских делах и созида-тельницах семьи. Но он перебарывал эту тягу к чистой воде, словно тягу к алкоголю.