Иван Щеголихин - Должностные лица

Вася спит и во сне видит себя начальником цеха, а Мельник возьмет да и привезет какого-нибудь хитрого москвича, у которого своя рука во Всесоюзном объединении меховой и овчинно-шубной промышленности или в «Союзэкспортлегпроме», что тогда? Мельник наладил связи с заготовителями не только из Чимкента, Уральска, Петропавловска, но и с Карелией, и с Дальним Востоком, с ним надо считаться, иначе он все обрежет, посадит на голодный паек. Возьмет и привезет конкурента, и останется и вдохновитель Махнарылов при пиковом интересе.

Вася такой вариант учуял в разговоре с шефом по телефону и через полчаса примчался к Шибаеву в кабинет для личной беседы. Теперь с глазу на глаз он выложил все, что наговорил ему Шевчик. Он не только подал заявление об уходе, он попер на Васю со страшной силой — все мы сядем не сегодня завтра, пора кончать, а новый цех даст новый разворот хищений. Вася пробовал послать его и на три буквы, и к директору — Шевчик ни в какую, сам иди, говорит, ты его правая рука.

Шибаев повторил, что возражений не будет, Шевчик уйдет через две недели, как положено по закону, а пока пусть он проведет семинар с молодежью, девочки пришли после школы зарабатывать стаж, пусть Шевчик займется с ними по общей технологии производства, парень он молодой, симпатичный, весь в джинсах, молодое пополнение сразу увидит, что у нас тут культурное предприятие, а не какая-нибудь шарага.

Васю не удовлетворило решение шефа, он начал брюзжать: Шевчик отхватил новые «Жигули», тысяч десять, как минимум, нахапал и теперь бежать хочет, фронт работ оголять.

— А с кем я буду новый цех поднимать? — поставил Вася вопрос в упор, и Шибаев взорвался:

— Я тебе еще раз говорю: пока ты еще никто! Ты простой разнорабочий. У тебя, может, рыло неподходящее для такой должности!

— А кого же ставить, Роман Захарович? — удивился Вася. — Я вкалывал, как дурдизель, до поздней ноченьки, а теперь мне от ворот поворот?

— Цех вести не бородой трясти. На эту должность есть кандидатура у начальника управления Прыгунова, вчера приехал замминистра Талабаев, и у него есть мнение, Миша Мельник приедет тоже себе на уме. У всякого Моисея своя затея.

— Но вы-то главные, Роман Захарович, — Вася в панике перешел на «вы».

Шибаев только головой покрутил — ну какой из тебя начальник, горе луковое. Вася жест его сразу усек и сказал, что в гробу он видел все эти посты, поднялся и хотел уже хлопнуть дверью, но Шибаев его остановил:

— Газету сегодняшнюю смотрел?

— Смотрел. Ничего нет.

Не нужен Шибаеву начальник, нужен шестерка, исполнитель беспрекословный, а Вася такой и есть.

— Ты в редакцию заходил хоть раз, это же твоя карьера. В газете должны были дать интервью с одним из передовых строителей Махнарыловым В. И.

— Я и звонил туда семь раз, и заходил. Рокосовский уперся — через мой труп. Там, говорит, у вас жулик на жулике, а мы будем твое интервью давать.

Шибаев зло оскалился — пробы ставить негде, и он туда же — «жулик на жулике». Мошенник, взяточник, пропойца, и при всем при том совершенно неуязвим, непотопляем, и что важно — ему помогает, без смеха помогает кличка, хотя к маршалу он никакого отношения не имеет, он подкидыш, родители во время войны бросили его в Каратасе на вокзале, добрые люди подобрали, пытались его воспитать, дали ему образование, пригрели, выходили, выучили, а он первый свой фельетон написал против отчима, и того едва не отправили на Колыму. Вот уж где правда — ради красного словца не пожалеет ни мать, ни отца. Шибаев допытывался у знающих людей — как он держится за плаву, чем берет? Мне бы так. Гриша Голубь ему пояснил, что наша «прэса» нуждается в таких деятелях, в кадрах без предрассудков. В ресторане «Маяк» несут ему стограмешник за просто так, в гастроном «Рахат» он заходит с черного хода и берет там, что глаза видят. Устроил свою дочь в музыкальную школу, причем бесплатно, хотя все другие давали по таксе, а он за спасибо, тем не менее он напечатал в газете фельетон «По сотне на струну», после чего директора посадили. Ему устраивали темную, отправляли его в больницу, милиция тут же заводила дело, и все силы сыска бросали на розыски, хотя у них была куча нераскрытых убийств и хищений в особо крупных размерах, — всем он давал работу. Применяли к нему и самый испытанный способ — вытрезвитель, спровадили его туда чисто и доказательно. Очень разборчиво и красиво заполнили на него зеленую бумагу и направили по месту работы. Редактор на планерке поднял над головой зловещий листок (и придумал же кто-то цвет — под зеленого змия) — для начала, товарищи, решим вопрос в принципе. Если на сотрудника партийной газеты приходит документ из вытрезвителя, что должен сделать коллектив? Ясно что, тут и думать нечего, тем не менее, слово попросил Косовский — мы должны, мы обязаны отнестись со всей строгостью, мы не можем потакать и не потерпим безобразия, такие факты позорят честь советского журналиста и вывод тут однозначный — освободить немедленно от занимаемой должности. Коротко сказал и ясно. Редактор покивал уныло на его святые доводы, спросил, нет ли еще желающих, его попросили назвать имя, и редактор назвал Валериана Авериановича Косовского. Кто рассмеялся, кто разозлился, целый каскад эмоций. Однако редактору не до смеха, позор для коллектива очевидный, он снова сурово на Косовского, а тот встает и кладет на стол редактора три листка машинописного текста. Оказывается, в вытрезвитель он отправился специально, чтобы досконально изучить обстановку, и не с командировочным удостоверением, когда тебе показывают полный ажур, надо перевоплотиться, надо уметь внедриться, уважаемые коллеги, и он, Косовский, этого достиг. Представьте себе — поверили, пусть не все, но поверили, ибо знали, что пьяный Косовский бывал лучше трезвого, ходил быстрее, соображал быстрее, и зоркости не терял, явится пьяный в драбадан на дежурство в типографию и не пропустит ни одной ошибки, сядет, одной рукой ведет по тексту, вычитывая, а другой лезет под юбку корректорши, и все ему сходило с обеих рук. Что ему удалось выяснить на этот раз? Он раскрыл букет всякого рода безобразий из жизни так называемого медицинского вытрезвителя, там абсолютно ничего медицинского, дежурный лейтенант был сам хорошо поддатый и подрался с заслуженным рационализатором, главным механиком АРЗ, а фельдшер, которому было положено находиться возле отравленных алкоголем, дежурил в эту ночь на скорой помощи. Утром Косовский поинтересовался, почему не было врача, ему сказали, помолчи, а то тебя ни одна больница не вылечит. Окольными путями Косовскому удалось выяснить, что фельдшер медвытрезвителя Бурабаев работает на двух ставках, и это всем выгодно, во-первых, ни на скорую, ни в вытрезвитель никто работать не идет, а во-вторых, Бурабаев запросто решает давний межведомственный спор, кого куда везти: если в арыке человек лежит — значит, в вытрезвитель, а если на тротуаре, значит, в больницу. Неделю спустя появился в газете фельетон под названием «Ночь в чужой постели» с подзаголовком «Репортер выходит на задание», и весь город передавал газету из рук в руки с возвратом. Вот такой колоритный деятель веселил, забавлял и злил славный город Каратас, и знали его абсолютно все — и в горкоме, и в исполкоме, и особенно в горторге и в общепите, знали его футболисты, шахтеры, интеллигенция, алкаши, бичи, баптисты и условнодосрочники. Над ним посмеивались, его боялись, им пугали, его облагораживали. Когда Мельник стал директором комбината, спихнув Малафееву (вместе с Голубем они убедительно дали ей понять, что на пенсии ей будет гораздо легче, чем в зоне строгого режима), она ушла, а месяца через два пришел к Мельнику Косовский с тремя анонимками, зарегистрированными в отделе писем редакции, со штемпелем, с датой, с номером, — будем принимать меры. У Мельника он долго не засиделся, вошел к нему в линялом «бёрэте», а вышел в ондатровой новой шапке, разумеется, заплатив за нее. Из каких средств? Каждое утро жена выдавала Косовскому рубль на завтрак, то бишь на две кружки пива, на сей раз это был железный рубль, в честь Победы. «Плачу вам в твердой валюте, — сказал Косовский Мельнику, — остальное с гонорара», — и удалился в лоснящейся, цвета бразильского кофе шапке стоимостью 60 рублей по номиналу и 160 по базарной цене. Мельник все три анонимки спрятал в свой стол, успокоился, а через две недели появился на свет фельетон под названием «Грех в мех, а сам вверх», — на свет, но пока еще не в газете. В нем ставилось несколько вопросов, например: почему адвокат с высшим юридическим образованием, опозоривший себя хапаньем незарегистрированных гонораров, подался в меховую промышленность и был принят там с распростертыми объятиями? Почему, не являясь членом партии, он был назначен директором предприятия? Почему ондатровые первосортные шапки продаются за бесценок прямо в его кабинете за какой-то рубль, и наконец последний вопрос: за что он получает гигантскую пенсию Аэрофлота, если верить случившемуся, самолет разбился, все погибли, один он остался жив-здоров, с каких пор приключения барона Мюнхаузена стали оплачиваться?