Иван Щеголихин - Должностные лица

— Канистра с бензином есть?

— А что?

— «А что-о», — передразнил таксиста Шибаев, мгновенно раздражаясь. Идиотская манера отвечать вопросом. — Мне нужна канистра с бензином, товарищ просил завезти, а у меня времени нет идти в хозяйственный, толкаться там. — Посмотрел на водителя — типичный московский рысак, пухлогубый, наглый, помесь холуя с прокурором. — Я дам тебе два червонца, а ты избавь меня от хлопот.

— Найдем.

— Едем на волков в Костромскую область,.

— «Идет охота на волков, идет ах-хота!» — пропел таксист.

Чемодан с обрезом он оставил в номере, ах-хота потом будет, прежде надо злости набраться. А пока волны, то любовь накатывала — совсем недавно ведь они с ней вместе были, по Москве ходили, целовались-миловались, мечты-планы строили... И тут же злость — в чем он перед ней виноват? Почему скрылась? Осыпал деньгами, золотом, все выполнял, квартиру ей достал в Каратасе, в Москву перевел, и не по своей вине на мели оказался — сам оказался, но ее на мель не посадил, обеспечил ей непотопляемость до конца дней. А спасибо не скажет. Да и не за спасибо старался... Ничего ему не понятно, кого казнить, кого миловать, кому руку целовать, кому в рожу плевать. Если снюхалась с Тыщенкой, а в этом можно не сомневаться, так имейте, сволочи, совесть, дайте ему копеечку на прожиток. «Подайте копе-ечку погорелому челове-еку». Заглушка сорвалась, и он рассмеялся громко и зычно, напугал шофера, тот сказал: предупреждай, дядя, заикой сделаешь. Шибаев насупился и молчал всю дорогу. Доехали до метро Измайловская, повернули направо, остановились за квартал от дома, он отдал тридцать рублей за канистру и за проезд и пошел с грузом не спеша, канистра увесистая, полная, послушал, уехал ли таксист за спиной или мешкает? Уехал. Темнота и глушь, старые деревья в снегу, тишина. Рождественская картина. Он шел, глядя под ноги, снежок поскрипывал, шел и гадал — будет ли свет в доме, не хотел поднимать взгляд заранее, боясь отчаяться.

Так и есть, света не было и дом как будто не жилой, от калитки не тропа, а ложбинка, занесенная снегом, по меньшей мере неделю здесь никого не было. Куда же она могла подеваться? Мельник знает или не знает? Тыщенко, если задумает, так все обставит, ни одна душа знать не будет. Старый волк знает толк.

Ну, что же, у них свой план, у Шибаева свой. Он не любит, когда за его добро его же и под ребро. Подошел к забору, а забор повыше головы, перевалил канистру на ту сторону, там наверное, должен быть сугроб — и не ошибся, канистра бухнула почти неслышно, ушла, должно быть, в мягкий снег, и ее не видно, если даже в доме кто-то спрячется и начнет зырить в щелку. Вдобавок легкий падает снежок, скоро припорошит и ничего даже и вблизи не заметишь.

Полдела сделано. Остальное чуть позже. Главное — он знает, как дальше жить. Седьмой час, а в доме у нее пусто. Раньше хоть домработница отвечала на его звонки, а теперь, последние десять дней, гробовое молчание. Ни ответа, ни привета. Кроме телеграммы какого-то академика Енгибарова. Фантастика, Славик, фантастика.

Прошелся до метро по свежему воздуху, приободрился. Маячила мысль, тенью сопровождала его в виде знака скрюченного, вопросительного — а может, переиграть? Он резко оборачивался, стиснув зубы — и тень пропадала.

Доехал до площади Революции, а там пешком до «России», вроде бы рядом, но шел довольно долго. В холле он купил зажигалку, роскошный киоск, с ювелирной витриной. Одной зажигалки ему показалось мало — вдруг не сработает, маленькая, французская, за три рубля, он взял еще и советскую, побольше, за девять рублей, проверил, пощелкал — хорошо горит. Заказал чай дежурной, прошел в номер, включил телевизор, но смотреть не стал — пусть дела других мельтешат рядом, он им не подчинен, он от них не зависит. Но не легче от этого, а тяжелей, одиночество и отчаяние, тебя все покинули, только судьба с тобой.

Вечер тянулся медленно, вот уже и программа «Время» кончилась, кино началось, а ему становилось все хуже, все мрачнее. Может быть, она в Каратас улетела на один день к матери? Забыла, что поклялись год назад рождество в Москве встречать? Нет, она не может уехать, здесь дочь в школе учится, а каникулы через неделю. Зазвонил телефон, и он рванулся к трубке — вдруг она? Чай готов, — сказала дежурная, возьмите, пожалуйста. Забыл он про чай, а про нее ни на миг не забывал и даже в аэропорту, сойдя с трапа, и, увидев встречающих, так и ждал, что Ирма вот-вот его окликнет, вот-вот, через шаг-другой, шел и земли под собой не чуял, весь пропитанный ожиданием...