Уильям Конгрив - Старый холостяк

Белинда (Бетти, которая надевает на нее капор). Убери лапы! И пойди присмотри, чтобы портшез нашли с очень высокой крышей или с очень низким сиденьем. Постой, мисс Непоседа! Тебе только бы поскорее в лакейскую ушмыгнуть. Вернись и убери все это. Я передумала и остаюсь.

Бетти уносит капор и пелерину.

Араминта (в сторону}. Все как и следовало ожидать. (Громко.) Значит, ты не сделаешь мне одолжения, кузина, и оставишь обоих гостей мне одной?

Белинда. Нет. Я поразмыслила и решила, что слишком сострадаю тебе. Я не предоставлю тебя самой себе: дьявол не упускает ни одной нашей оплошности, а ты сейчас в таком удобном для него состоянии, что один бог знает, долго ли ты сможешь противостоять соблазну. А я забочусь о твоей репутации.

Араминта. Весьма тебе обязана. Ну, кто теперь ехидничает, Белинда?

Белинда. Только не я. Зову в свидетели свое сердце: я осталась здесь только из любви.

Араминта. А я не покривлю совестью, сказав, что верю тебе.

Входят Вейнлав и Беллмур.

Беллмур. Хвала Фортуне! Застать вас обеих вместе, леди, это...

Араминта. На мой взгляд, не такое уж большое чудо.

Беллмур. Что касается вас, сударыня, - согласен. Но мой тиран и я - как два ведра на коромысле: всегда врозь.

Белинда. И не похоже, что впредь будет по-другому. Тем не менее, мы частенько сталкиваемся и стукаемся.

Беллмур. То есть как "не похоже"? Упаси нас от этого Гименей {24}! Вот что значит, черт побери, слишком глубоко залезать в долг: я отдал в ваше распоряжение целый мир любви, и вы сочли, что вам никогда со мной не расплатиться; поэтому вы избегаете меня, как избегают слишком настойчивого кредитора.

Белинда. И если говорить откровенно, самого нахального и неугомонного из всех назойливых кредиторов: те все-таки отстают, когда видят, что у должника нет денег. Заимодавец же, требующий любви, - вечный мучитель: он не дает нам покоя...

Беллмур. Пока не взрастит любовь там, где ее не было, и не получит награду за свои труды. Назойливость в любви - как назойливость при дворе: сперва вы гонитесь за собственной выгодой, потом приучаетесь видеть в ней монаршую милость.

Араминта. Милости, добытые нахальством и назойливостью, подобны признаниям, вырванным под пыткой, когда истязуемый, чтобы избавиться от мук, сознается в том, что ему и в голову-то не приходило.

Вейнлав. Я, напротив, сказал бы, что милости, завоеванные таким путем, являются законной наградой за неутомимое служение любви. Любовь - божество: следовательно, ему подобает служить и молиться.

Белинда. Вот вы бы, мужчины, и молились любви, а нас оставили в покое.

Вейнлав. Вы - храмы любви, а где же служить ей, как не в них?

Араминта. Увы, мы не храмы, а несчастные глупые кумиры, которых вы сами сотворили и которых в первом же порыве раздражения бросаете, чтобы создавать себе новые. В наше время возлюбленных и религию меняют ради каприза или выгоды.

Вейнлав. Сударыня!

Араминта. Ну, довольно! Я нахожу, что мы становимся серьезными, а значит рискуем стать скучными. Если мой учитель музыки не ушел, я развлеку вас новой песенкой, которая очень соответствует моему собственному мнению о любви и представителях вашего пола. (Зовет.) Эй, слуги! Мистер Гавот ушел?

Входит Пейс.

Пейс. В соседнюю комнату, сударыня. Сейчас позову. (Уходит.)

Беллмур. Почему вы не хотите выслушать меня?

Араминта. Что случилось, кузина?

Беллмур. Ничего, сударыня, кроме...

Белинда. Да помолчите вы, ради бога! Господи, он так извел меня разговорами о пламенной страсти, что я теперь целый год буду шарахаться при одном виде огня.

Беллмур. Увы, ничто не властно растопить лед вашего жестокого сердца!

Белинда. О господи, как мне надоели ваши мерзкие выдумки! Вы все это уже говорили. Если вам так необходимо нагличать в разговоре, делайте это хотя бы на разные лады. Нельзя вечно представать в языках пламени - вы же не дьявол. Не желаю слышать больше ни одной фразы, начинающейся словами "я сгораю" или "пламенно умоляю вас, сударыня!"

Беллмур. А тогда объясните, как вам угодно, чтобы вас обожали. Я человек сговорчивый.

Белинда. А тогда знайте: мне угодно, чтобы меня обожали молча.

Беллмур. Гм! Я и предполагал, что право разговаривать вы оставите за собой. Но лучше не затыкайте мне рот: мысли, которые запрещено высказывать, могут ударить в голову, а уж тогда я начну выражать их вольными жестами.

Белинда. Чего вы этим добьетесь? И чем вам помогут вольные жесты, которых я все равно не пойму?

Беллмур. Коль скоро у меня будет связан язык, мне потребуется полная свобода действий, чтобы вы поскорее меня поняли. К тому же самый мой убедительный аргумент я вообще могу выразить только пантомимой.