Курт Воннегут - Песня для Сельмы

Вне стен средней школы Линкольна имя Ала Шредера было слабо известно. Он был просто Шредером. Даже не просто — его фамилия произносилась с сильным акцентом, как если бы он был знаменитым уже умершим европейцем. Но он им не был. Он был американцем, как кукурузные хлопья, и далек от смерти — ему было шестнадцать.

Его фамилию с таким акцентом первой произнесла Хельга Грош, учитель немецкого в школе Линкольна. Другие преподаватели, услышав это, тотчас подхватили начинание. Учителя выделяли Шредера из числа остальных учеников и повторяли, что несут за него большую ответственность.

Для блага Шредера, от него и от остальных учеников держали в тайне, откуда взялась эта ответственность. Он был первым настоящим гением за всю историю школы.

Результаты IQ-теста Шредера и остальных учеников были большим секретом и лежали среди секретных документов директора школы.

То, что Шредер может стать таким же великим, как автор марша «Звезды и полосы навсегда» Джон Филипп Суза, первым понял заведующий музыкальной кафедрой и руководитель маршевого оркестра школы Линкольна — Джордж Хельмхольц.

Шредер в первом классе средней школы научился играть на кларнете за три месяца так, что занял в оркестре первое место. К концу второго класса он виртуозно играл на всех инструментах оркестра. В данный момент он был в третьем классе и сочинил приблизительно сто маршей.

Сейчас в качестве упражнения для сольфеджио у начинающих музыкантов — оркестра С — Хельмхольц выбрал раннее произведение Шредера «Привет Млечному пути». Хельмхольц рассчитывал этим восторженным куском с простой виолончелью втянуть новичков в музыку. Звезды Млечного пути, говорил сам Шредер, находятся в десяти тысячах световых лет от Земли. И, если вы хотите отослать им музыкальный привет, то надо играть громко и четко.

Оркестр мычал, визжал, завывал и вопил, пытаясь достичь далекой звезды. Музыканты умолкали один за другим, пока, как это часто случалось, не остался один барабанщик.

«Бум, бум, бум», — стучала бочка. Бил по ней Большой Флойд Хайрс, самый большой, самый приятный и самый тупой парень в школе. К тому же, он был самым богатым. Ему в наследство должна была достаться отцовская химчистка.

«Бум, бум, бум», — стучала бочка Большого Флойда.

— Спасибо за терпение, Флойд, — остановил его Хельмхольц. — Многие могли бы последовать твоему примеру. Сейчас мы пройдем все с начала, и я прошу каждого закончить, не важно уже как.

Когда Хельмхольц поднял свою палочку, в зал вошел школьный гений — Шредер. Хельмхольц кивнул в знак приветствия.

— Давайте, парни. Тут автор этого произведения. Не разочаруйте его, — попросил учитель.

Оркестр опять попробовал передать привет Млечному пути и опять провалился.

«Бум, бум, бум», — в полном одиночестве бухала бочка Флойда.

Хельмхольц извинился перед композитором, который сидел у стены на раскладном стуле.

— Извините, мы всего второй раз пробуем. Они сегодня это произведение первый раз в глаза увидели, — сказал он.

— Я понял, — сказал Шредер.

Шредер был маленького роста, всего 1,6 метра, хорошо сложенный, но худой. У него был великолепный лоб, высокий и обычно нахмуренный. Элдред Крейн, учитель английского, называл этот лоб «белыми скалами Дувра». Неустанное сверкание Шредеровских мыслей придавало ему тревожный вид, который лучше всех охарактеризовала Хал Бордо, учитель химии.

— Шредер, — сказала она однажды, — похож на человека, посасывающего очень кислый лимонный леденец. А когда леденец заканчивается, он готов всех убить.

Фраза про убийство была, конечно, всего лишь метафорой. Он никогда не был хоть сколько-нибудь импульсивным.

— Возможно, вы объясните мальчикам, что хотели сказать этим произведением? — спросил Хельмхольц у Шредера.

— Нет, — ответил Шредер.

— Нет? — переспросил Хельмхольц с удивлением. Отрицание не было похоже на Шредера. Обычно, лучше него никто не мог зажечь оркестр.

— Я не хочу, чтобы они пробовали еще раз.

— Я ничего не понимаю.

— Я не хочу, чтобы кто-либо еще играл мою музыку, — Шредер встал и устало оглянулся. — Я хочу забрать ноты, если вы не возражаете.

— Зачем?

— Чтобы сжечь. Это мусор. Полный мусор, — он слабо улыбнулся. — Я покончил с музыкой, мистер Хельмхольц.

— Покончил? — вскричал учитель, хватаясь за сердце. — Этого не может быть!

— Я не знаю, что будет дальше, — пожал Шредер плечами. — Я знаю, что происходит сейчас. Все, чего я хочу, чтобы вы меня больше не беспокоили просьбами сыграть мои идиотские, пошлые и бессмысленные произведения.