Милан Кундера - Шутка

Этого я уже не смог вынести. Выходит, Фучик был просто самовлюбленным, самодовольным себялюбцем?

Но Людвик уже закусил удила - не остановишь. Нет, самодовольство, на его взгляд, не было тем главным, что заставляло его писать. Главным была слабость. Потому как быть мужественным в одиночку, без свидетелей, без награды единодушной поддержки, лишь наедине с собой, для этого требуется великая гордость и сила. Фучику нужна была поддержка публики. И в уединении камеры он создал себе - пусть мнимую - публику. Ему необходимо было быть замеченным! Черпать силы в аплодисментах! Пусть в мнимых аплодисментах! Превратить тюрьму в сцену и облегчить свою судьбу тем, что он не только проживал ее, но и выставлял напоказ и играл! Что купался в красоте своих слов и жестов!

Я был готов принять печаль Людвика. И его горечь. Но эту злобу, эту ироническую ненависть я не предполагал в нем. Чем оскорбил его замученный Фучик? Достоинство человека вижу в верности. Знаю, Людвик был несправедливо наказан. Но тем хуже! Тогда перемена в его взглядах имеет уж слишком прозрачную мотивировку. Разве человек может полностью изменить свои жизненные устои лишь на том основании, что был обижен?

Все это я высказал Людвику прямо в глаза. А потом вновь произошло нечто неожиданное. Людвик уже не ответил мне. Словно спала с него эта гневливая горячность. Он смотрел на меня испытующе, а потом совсем тихим и спокойным голосом сказал, чтобы я не сердился. Что, возможно, он ошибается. Сказал он это так странно и холодно, что я прекрасно понял, говорит он неискренно. Но мне не хотелось завершать наш разговор на такой фальшивой ноте. Как я ни огорчался, но по-прежнему следовал своему изначальному желанию: найти у Людвика понимание и воскресить нашу старую дружбу. И как бы круто мы ни встретились, я все-таки надеялся, что где-то в конце долгого нашего спора мы найдем кусочек общей территории, где нам когда-то бывало хорошо вдвоем и где мы снова сможем с ним поселиться. Но напрасно я пытался продолжить разговор. Людвик извинился, что хватил через край, что его снова куда-то занесло. Просил забыть, о чем он говорил.

Забыть? Почему ж надо забыть о нашем серьезном разговоре? Не лучше ли продолжить его? И только на следующий день до меня дошел истинный смысл этой просьбы. Людвик ночевал у нас и завтракал. После завтрака у нас оставалось еще полчасика перекинуться словом. Он рассказывал, какие усилия ему приходится прилагать, чтобы получить разрешение закончить на факультете последние два курса. Каким пожизненным клеймом стало для него исключение из партии. Как ему нигде не доверяют. Что лишь благодаря помощи нескольких друзей, которые знают его еще с дофевральских времен, он, кажется, снова будет допущен к занятиям. Говорил он и о других своих знакомых, которые в том же положении, что и он. Говорил, как следят за ними и как тщательно фиксируется каждое их слово. Как опрашиваются люди из их окружения и как часто иное ревностное или злонамеренное свидетельство может надолго испортить им жизнь. Затем он снова свернул разговор на что-то несущественное, а когда мы прощались, сказал, что рад был повидать меня, и снова попросил забыть о том, о чем вчера говорил мне.

Связь этой просьбы с упоминанием о судьбах его знакомых была слишком ясна. Она оглушила меня. Людвик перестал говорить со мной, потому что боялся! Боялся, что наш разговор станет кому-то известен! Боялся, что я донесу на него! Боялся меня! Это было ужасно. И неожиданно. Пропасть, которая разделяла нас, была гораздо глубже, чем я думал. Была так глубока, что не позволяла нам даже выговориться до конца.

10

Власта уже спит. Время от времени похрапывает, бедняжка. У нас все уже спят. А я лежу такой большой, большой и сильный и думаю о своем бессилии. Уже в ту последнюю встречу я особенно остро ощутил его. А до этого доверчиво полагал, что все в моей власти. Людвик ведь никогда не сделал мне зла. Почему же при всем моем желании я не мог снова с ним сблизиться?

Оказалось, сие от меня не зависит. Ни наше отчуждение, ни наше сближение. Тогда я надеялся, что время все рассудит. А оно все текло и текло. С момента нашей последней встречи прошло девять лет. Людвик меж тем доучился, получил отличное место, стал серьезным ученым в интересующей его области.

Я издали слежу за его судьбой. Слежу с любовью.. Нe могу считать Людвика ни своим врагом, ни человеком чужим. Это мой друг, но друг заколдованный. Словно в нем повторяется сюжет сказки, где невеста принца обращена в змею или лягушку. В сказках всегда побеждает верное терпенье принца.