Милан Кундера - Шутка

Люция, Люция, ты стыдишься света? Ты хочешь, чтоб было темно? - спрашивал я, и она, цепляясь за мои вопросы, как за спасительную лесенку, поддакивала, что стыдится света. Я подошел к окну и хотел опустить жалюзи, но Люция сказала: "Нет, не делай этого! Не опускай!" "Почему?" - спросил я. "Боюсь", сказала она. "Чего ты боишься, темноты или света?" - переспросил я. Она молчала, а потом расплакалась.

Ее сопротивление меня совсем не умиляло, напротив, казалось бессмысленным, обидным, несправедливым, мучительным, я не понимал его. Я спрашивал Люцию, сопротивляется ли она мне потому, что она девушка, или потому, что боится боли, какую я могу причинить ей. На каждый подобный вопрос она послушно кивала, видя в нем оправдывающий ее довод. Я объяснял ей, что это прекрасно, что она девушка и все познает именно со мной, с тем, кто по-настояшему любит ее. "Разве ты не хочешь стать моей женщиной до последней своей клеточки?" Она сказала, что да, что она очень хочет этого. Я снова обнял ее, и снова она воспротивилась мне. Я едва превозмогал злобу. "Почему ты сопротивляешься?" Она сказала: "Ну прошу тебя, потом, да, я хочу, но только потом, в другой раз, не сегодня". - "Но почему?" Она ответила: "Прошу тебя, не сегодня". - "А почему не сегодня?" Она ответила: "Не сегодня". - "А когда? Ты же сама знаешь, что сегодня последняя возможность побыть нам вместе одним, послезавтра приезжают твои соседки. Где мы сможем побыть одни?" - "Ну уж ты что-нибудь придумаешь", - сказала она. "Хорошо, - согласился я. - Придумаю что-нибудь, но обещай мне, что ты пойдешь туда со мной, хотя едва ли там будет такая же приятная комнатка, как эта". - "Не важно, - сказала она. - Не важно, пусть это будет где угодно". - "Хорошо, но обещай мне, что там ты станешь моей женщиной, что не будешь упрямиться". - "Да", - сказала она. "Обещаешь?" - "Да".

Я понял тогда, что обещание - это единственное, чего могу в тот день добиться от Люции. Этого было мало, но хоть что-то.

Я подавил неудовольствие, и оставшееся время прошло за разговорами.

Уходя, я стряхнул с формы соринки аспарагуса, погладил Люцию по лицу и сказал, что не буду ни о чем другом думать, кроме как о нашей будущей встрече (и я не лгал).

12

Как-то раз в дождливый осенний день (немного погодя после моей встречи с Люцией) мы строем возвращались со смены в казарму; в промоинах дороги стояли глубокие лужи; заляпанные грязью, измученные, промокшие, мы мечтали об отдыхе. Уже месяц большинство из нас не имело ни одного свободного воскресенья. Но сразу же после обеда мальчик-командир, построив нас, сообщил, что при дневном осмотре нашей казармы обнаружил непорядки. Затем отдал приказ сержантам погонять нас в хвост и в гриву на два часа больше положенного.

Поскольку мы были солдатами без оружия, наше строевое и военное обучение обретало особо бессмысленный характер; у него не было никакой иной цели, кроме одной - обесценить время нашего существования. Припоминаю, как однажды мальчик-командир заставил нас перетаскивать тяжелые бревна из одного конца казармы в другой, а на следующий день снова на прежнее место - и таким тасканием бревен мы занимались десять дней подряд. К подобным упражнениям сводилось, собственно, все, что мы делали на казарменном дворе после смены. На этот раз, правда, мы таскали уже не бревна, а свои усталые тела; поворачивали их кругом и направо, бросали на землю, снова поднимали, гоняли взад-вперед и волочили по земле. После трех часов стройподготовки объявился командир и приказал сержантам отвести нас на физзарядку.

Позади барака была небольшая площадка, где можно было не только играть в футбол, но заниматься гимнастикой и бегать. Сержанты решили устроить с нами эстафетный забег; в роте нас было девять команд по десять человек - иными словами, девять десятичленных эстафет. Сержантам хотелось не только погонять нас как следует, но и доказать, что мы не чета им и нам нечего с ними тягаться - ведь в основном это были ребята от восемнадцати до двадцати со всеми своими мальчишескими замашками; против нас они поставили свою собственную эстафету, в десятку которой вошли младшие сержанты и ефрейторы.

Прошло немало времени, пока они объяснили нам свой план и пока мы взяли его в толк: первая десятка бегунов должна была бежать с одного конца площадки к другому. Там против них будет стоять уже наготове другая десятка, которая побежит туда, откуда выбежала первая, а тем временем подготовится третья десятка, и так поочередно пробегут все девять наших команд. Сержанты разделили нас и разослали в противоположные концы площадки.