Милан Кундера - Шутка

И если Земанек, доверительно наклонившись ко мне, начнет говорить о прошлом и взывать к примирению, я отвергну его; да, я отвергну наше примирение, как бы о нем ни просили девица Брожова со всеми своими ровесниками и само время.

12

Усталость. Вдруг мне захотелось плюнуть на все. Уйти и перестать обо всем думать. Порвать с этим миром материальных вещей, которых не понимаю и которые дурачат меня. Существует же иной мир. Мир, в котором я чувствую себя дома. Там есть дорога, куст шиповника, дезертир, бродячий музыкант и мама.

И все-таки я пересилил себя. Я обязан, обязан довести до конца свою размолвку с миром материальным, вещным. Обязан дойти до самой сути ошибок и обманов.

Быть может, спросить кого? Может, конников? Выставить себя на посмешище? Вспомнилось сегодняшнее утро. Одевание короля. И вдруг я понял, куда надо идти.

13

"Король наш бедный, но очень честный", - снова кричали конники, продвинувшись на несколько домов дальше, а мы шли за ними. Спины коней, богато убранные лентами, спины голубые, розовые, зеленые и фиолетовые скакали перед нами, и вдруг Земанек, кивнув в их сторону, сказал мне: "Там Гелена". Я посмотрел в том направлении, но впереди мелькали все те же пестрые лошадиные тела. Земанек кивнул снова: "Там".

Наконец я увидел ее, частично заслоненную лошадью, и вдруг почувствовал, как краснею: форма, в какой Земанек указал мне на нее (обронил не "моя жена", а просто "Гелена"), явно говорила о том, что он знает о нашем знакомстве.

Гелена стояла на краю тротуара и в вытянутой руке держала микрофон: от микрофона тянулся шнур к магнитофону, который висел на плече у молодого человека в кожаном пиджаке, в техасах и наушниках. Мы остановились неподалеку от них. Земанек сказал (ни с того ни с сего и как бы между прочим), что Гелена великолепная женщина, что она не только все еще потрясающе выглядит, но и чертовски способная и что нет ничего удивительного, что мы нашли с ней общий язык.

Я чувствовал, как у меня горят щеки: Земанек сделал свое замечание вовсе не наступательно, напротив, он говорил весьма приветливым тоном, но что касается существа дела - сомнений не оставлял даже взгляд девицы Брожовой, которая смотрела на меня выразительно и улыбчиво, словно настоятельно желала выказать мне свою осведомленность и свою симпатию, если не прямо свое соучастие.

Земанек меж тем продолжал рассыпаться в небрежных похвалах по адресу своей жены, пытаясь дать мне понять (обиняками и намеками), что все знает, но что не усматривает в этом ничего досадного для себя, ибо в отношении Гелениной личной жизни он абсолютно либерален; чтобы придать своим словам беззаботную легкость, он указал на молодого человека, несшего магнитофон, и сказал, что этот парень (похожий, дескать, в этих наушниках на большого жука) вот уже два года отчаянно влюблен в Гелену и что я должен в этом смысле глядеть в оба. Девица Брожова засмеялась и спросила, сколько ему было два года назад. Земанек сказал; семнадцать, но для влюбленности это вполне подходящий возраст. Затем в шутку добавил, что Гелена, разумеется, на салагу не падка и что она вообще добродетельная дама, но что с этим малым шутки плохи: чем он незадачливей, тем яростней и не прочь пустить в ход кулаки.

Девица Брожова (в духе ничего не значащей шутливости) заметила, что я, пожалуй, одолел бы мальчишку.

- Не уверен, не уверен, - сказал Земанек, улыбаясь.

- Не забывай, что я работал на рудниках. С тех пор у меня крепкие мышцы. Мне хотелось тоже бросить что-то малозначительное, и я не сразу осознал, что этой репликой выхожу за рамки шутливого разговора,

- Вы работали на рудниках? - спросила девица Брожова.

- Эти двадцатилетние парни, - упорно держался своей темы Земанек, - если навалятся всем скопом, от них пощады не жди - кто им не по душе, как надо отделают.

- И долго? - спросила девица Брожова.

- Пять лет, - сказал я.

- А когда?

- Девять лет тому назад.

- Ну, так давно, ваши мышцы уже успели обмякнуть, - сказала она, желая поддержать шутливый тон разговора собственной шуточкой. Однако в эту минуту я действительно подумал о своих мышцах и о том, что они у меня совсем не обмякли, а напротив, все время в отличной форме и что блондина, с которым я тут разглагольствую, могу отвалять всеми существующими способами; но вот что самое важное и самое грустное: как бы я ни хотел вернуть ему старый долг, у меня нет ничего, кроме этих мышц.

Я снова представил себе, как Земанек обращается ко мне с добродушной улыбкой и просит забыть обо всем, что было между нами, и меня взяла оторопь: ведь просьбу Земанека о примирении поддерживают сейчас не только его мировоззренческое превращение, не только эпоха и ее лик с высоты птичьего полета, не только девица Брожова и ее сверстники, но и Гелена (да, все теперь стоят бок о бок с ним и против меня!), ибо Земанек, прощая мне прелюбодейство, тем самым покупает и мое прощение. Когда мне (в воображении) представилось это лицо вымогателя, заручившегося столь мощными союзниками, меня охватила такая жажда ударить его, что я просто увидел, как его бью. Вокруг сновали галдящие конники, солнце стояло роскошно-золотое, девица Брожова что-то говорила, а перед моим исступленным взглядом была кровь, стекающая по его лицу.