Гейвин Лайелл - Темная сторона неба

Я и сейчас мог сделать это. Можно было бы взять в руки микрофон и запросить свои координаты. Кто-нибудь услышал бы - какой-нибудь самолет, какой-нибудь корабль. Всего-то и надо - взять в руки микрофон и назвать себя.

Кен покачал головой и сказал:

- Нет. Хватит с нас этих "других случаев".

Я взглянул на него, потом кивнул. Хватит с нас других случаев. Как тот полет десятилетней давности. Тоже особый полет, без радиозапросов, без обходных маневров, без возвращения обратно. И вот сейчас я снова в кабине самолета с тем же человеком.

Времени было 7.55. Фронт вставал над нами в менее чем двадцати милях огромная и прочная стена облаков. И я устремлялся под него, потому что только так можно было преодолеть его. Потому что то, что находилось с по другую сторону фронта, было притягательнее, чем отталкивающая опасность с его стороны. Это был мой свободный выбор. Внезапно мне показалось это очень важным.

- Пристегните ремни, - объявил я. - Самолет идет на снижение.

Кен нанес маленький квадратик на карте по нашему курсу и рядом пометил время.

31

Мы плавно снизились сквозь узкие каньоны между высокими кучевыми облаками, виляя между их бурлящими внутренностями. Пятнадцать градусов правее - держим пятнадцать секунд - тридцать градусов левее - тоже пятнадцать секунд - пятнадцать правее, снова на курс. Солнце над нами словно умерло, тучи сгустились. Я держал скорость 180 узлов, уменьшив газ и снижаясь на две тысячи футов в минуту.

Радиотелеграф у меня по-прежнему стоял на Афинах, и я пытался определить среднее направление по метаниям стрелки радиокомпаса. Надежда на такой пеленг была слабой. Кен встал и прошелся по кабине, закрепляя, чтобы не болтались, ремни, закрывая дверцы шкафчиков, привел в порядок буфет. Он готовился к тряске и броскам.

Каньоны между тучами расширялись, и наши зигзаги становились пошире. Море внизу было серым-серым, пересеченное белыми полосами. Мы продолжали снижение. На шести тысячах футах я прибавил газ, чтобы прожечь свечи, и снова убрал. Кен сел рядом в кресло второго пилота и пристегнул ремни. Мы снизились на пять тысяч, на этой высоте уже вдоволь не попетляешь. Фронта мы ещё не достигли, но какая-то белизна окутывала лобовое стекло, тонкая и прозрачная, но лучше бы её не было.

Машина твердо держалась курса, и я бросил взгляд на приборы, и тут облако разверзлось перед нами. Поначалу было тихо и спокойно, как в кино, когда показывают туман. И тут вначале мы попали под сильный нискодящий поток, "Пьяджо" провалился, прежде чем я успел сообразить, потом нас подбросило кверху, мы зависли и провалились в яму. Тут было бессмысленно бороться, все, что я мог сделать - это как-то смягчить броски и надеяться на то, что в среднем мы будем продолжать снижаться, а то и придерживаться курса. Компас метался во всю.

Потом, как ни странно, шарахание прекратилось. Это напугало меня: в какой-то момент я подумал, что у нас порвался кабель, идущий от штурвала. Но тут выяснилось, что мы опять очутились на открытом месте.

Я пробежал по приборам, поставил самолет на курс, дал прежнюю скорость и продолжил снижение.

- Где мы, черт побери, сейчас? - спросил Кен.

Я взглянул через лобовое стекло. Мы находились как бы в пещере. Сверху и по окружности рваными арками громоздились облака - темные, но с тусклым поверхностным светом, что придавало всему зрелищу сказочно-зловещий вид старинной гравюры.

Двигатели, похоже, вели себя спокойно, атмосфера здесь утихомирилась. Мы шли, куда нас несло, и это был затянувшийся неприятный миг. Я не хотел больше сворачивать и втыкаться в одну из этих стен из туч, как не хотел бы добровольно лететь на скалы. Я замер за штурвалом.

Я пробежал глазами по приборам, и они восстановили во мне равновесие. Циферблаты были реальными и знакомыми. Я был рад, что показания радиокомпаса совпадают с направлением движения в глубь пещеры.

- Ребята из метеослужбы ни за что бы не поверили в такое, - сказал Кен.

Я кивнул в знак согласия. Уже четыре тысячи. Я снова на короткое время прибавил газу, чтобы прожечь свечи. Кен внезапно повернул голову и сказал:

- Смотри, что-то по радио.

Я убавил газ, выключил радиотелеграф и прибавил звук на радиостанции.

Голос с американским акцентом кричал в наушниках:

- ...На высоте четыре тысячи футов, идущий на снижение курсом семьдесят градусов на скорости двести узлов, назовите себя. Повторяю: неизвестный самолет, на высоте четыре тысячи футов, идущий на снижение курсом семьдесят градусов на скорости двести узлов, назовите себя.