Кёко Хаяси - Шествие в пасмурный день

Утром снова зашла соседка. Она протянула Сэцуко тарелку горячего картофеля, потом склонилась над усопшей и зашептала: «Оидзуми-сан! Спи спокойно, за Сэцуко я буду смотреть, как за родной дочерью». Соседка утерла слезы, повернулась к Сэцуко и уже будничным тоном сообщила, что насчет дров для кремации она договорилась, завтра у старшего сына выходной и он сделает все, что нужно, и незачем благодарить: ведь пуля могла попасть и в нее, и тогда сыновьям пришлось бы хоронить свою мать. Проводив соседку, Сэцуко вышла наружу. С серого неба неслышно сыпал мелкий дождик.

Милая Наоми!

Сегодня отмечают День императорского рескрипта об образовании. Все выстроились на заводском дворе, и мне бросилось в глаза, что в нашем трудовом отряде стало намного меньше юношей. Наверно, все они ушли на фронт. Я тебе, кажется, еще не рассказывала о том, что на заводе меня считают заядлой книжницей (из-за того, что я в перерыв читаю полученные от тебя книги). Все наперебой стали предлагать мне книги. А студент Харада — высокий и красивый, как актер, — принес мне «Жана-Кристофа». Он сказал, что увлекается романами французского писателя Ромена Роллана. И вот несколько дней назад Харада пошел добровольцем на фронт. Перед отъездом он познакомил меня со своим другом Савабэ, сказал, что все свои книги оставляет ему и чтобы я теперь брала их у Савабэ. На прощанье он еще сказал, что ему доставит удовольствие, если кто-то будет читать его книги, которыми он так дорожит. И вот я теперь буквально проглатываю романы один за другим и только сожалею, что прежде не любила читать и столько времени потеряла впустую. Какое счастье, что я с тобой познакомилась. Ведь это ты, Наоми, привила мне любовь к чтению. Если можно, дай мне еще раз перечитать «Семью Тибо». Может, теперь я пойму многое из того, что прежде не понимала. Мне особенно хотелось бы перечитать «Лето 1914 года» и «Эпилог», которые перевела твоя матушка. Это желание появилось у меня, когда я раздумывала о причинах, побудивших тебя оставить колледж. Честно говоря, мне очень жаль, что ты перестала учиться. Надо быть более упорной. Жаль, что меня не было рядом, — я бы старалась тебе помочь. Пока идет война, лично меня никакие причины не заставили бы покинуть наши боевые ряды в тылу. Извини за столь резкие слова. Но ведь я тоже привыкла говорить тебе правду. Только не думай, что я не понимаю, как тебе трудно. И все же я сама никогда не бросила бы учебу и работу на заводе, как бы мне ни было тяжело.

Наоми, знай, что бы ни случилось, мы с тобой всегда останемся друзьями. И не думай, что я на тебя сержусь. Мне просто жалко, что так получилось, и я зла на людей, которые довели тебя до этого. Молюсь, чтобы поскорее наступил день, когда выздоровеет твоя матушка и ты вернешься в наши боевые ряды защитников родины.

… декабря

Люди как-то совершенно неожиданно стали уходить из жизни. Подруга, с которой лишь вчера простилась после работы на станции Кавасаки, сегодня не пришла на завод — ночью сгорела во время бомбежки. Симпатичный рабочий, который украдкой выдавал девушкам немного замороженных мандаринов, предназначавшихся только кадровым рабочим, однажды не появился в цеху — призвали в армию. Утром приветствуешь человека — в глазах радость, что снова удалось повидаться. Вечером прощаешься — и на сердце печаль: может быть, видишь в последний раз…

Сэцуко незаметно уснула. Давно не спала она так спокойно. Ей снились приятные сны, и на ее губах появилась легкая улыбка. Вот она в классной комнате. Все подруги сидят на своих местах, перед ними раскрытые тетради. Учитель с кусочком мела в руке стоит у доски, на ней — сложный геометрический чертеж. Учитель что-то объясняет, но слов не слышно. Потом он задает вопрос. Никто не поднимает руку, чтобы ответить. Учитель приближается к Сэцуко, что-то говоря на ходу. Он прихрамывает на правую ногу. Это Савабэ. Теперь ясно, что здесь не классная комната, а заводской цех и тетради лежат не на партах, а на станках. Это специальные занятия, которые перед началом смены проводят студенты для девушек из колледжей. На этих занятиях Сэцуко изучала математику и физику, на них же и познакомилась с Савабэ.

Сон сменился другим. Сэцуко в библиотеке. Стены сверху донизу заставлены книгами. Кругом темно, освещен лишь центр зала, где все склонились над книгами и прилежно читают. Здесь Наоми и Савабэ, Харада и Хадзимэ и Сюдзо Вакуи — друг Хадзимэ. Сэцуко по очереди обводит всех взглядом. Навстречу ей поднимается Харада. «Оидзуми, почитай вместо меня мои книги», — говорит он и исчезает в стене сквозь темные книжные полки. Но долго еще слышится звук его четко, по-военному печатаемых шагов. Савабэ поднимает глаза от книги и, глядя на Сэцуко, тихо говорит: «Пока можно, будем учиться. Вот это тебе особенно необходимо». Савабэ протягивает ей чистую тетрадь и карандаш. Опять новый сон. Сэцуко на пепелище своего дома. Там, где стоял ее ящик с книгами, толстый слой пепла. Из этого слоя отделяются тоненькие листочки пепла и поднимаются к небу, на каждом листочке солнечные лучи высвечивают ряды иероглифов. Но вот она уже в доме Наоми. В кабинете ее отца вместо книг груды пепла. Сэцуко со слезами на глазах разрывает эти груды. Там, под ними, должны быть Наоми и ее мать. Сэцуко роет все глубже, но пеплу нет конца, а Наоми нигде не видно. Сэцуко спотыкается и падает в вырытую ей яму. Пепел липнет к лицу. Сэцуко нечем дышать, она отчаянно пытается выбраться из ямы — и просыпается.