Кёко Хаяси - Шествие в пасмурный день

А мы жили тогда своей жизнью, ходили по улицам Кокуры или Нагасаки, даже не названных в письме в качестве объектов бомбардировки. Жили и собирались жить завтра, послезавтра, не подозревая, что на нас, «преисполнившись гнева, обрушат атомный дождь». Нового сигнала воздушной тревоги не последовало, поэтому некоторые жители, с любопытством глядя в небо на спускавшуюся на парашюте атомную бомбу, думали, что это сбрасывают продовольствие для американских военнопленных. Помнится, в Хамагути и Мацуяма вдоль трамвайной линии, ведущей в Обаси, тянулась высокая изгородь из металлической сетки, какой обычно огораживают площадки для гольфа. За ней содержались пленные американцы, занятые земляными работами. Они рыли рвы. Во время отдыха, вцепившись пальцами в сетку, американцы смотрели на нас, прохожих. Взгляды их голубых и серых глаз с тоской провожали шагавших на свободе японцев. Все они были молодыми двадцатилетними парнями. Стали ли и они девятого августа жертвами атомной бомбы? Если в тот час они работали, то и их, несомненно, настигла атомная смерть. Поистине, геройская «гибель на поле боя»! Интересно, что было написано в похоронных извещениях, которые получили их семьи?

Исахая — призамковый городок, расположенный в двадцати пяти километрах от Нагасаки. Если ехать на поезде по главной ветке, то, миновав Ураками, Митино, Нагаё, Окуса и Кикидзу, до него можно добраться за час. В этом городе, расположенном в устье реки Хоммёгава, впадающей в залив Ариакэкай, пахло всегда морским илом.

Нашего отца в то время в Японии не было — он служил в Фирме на материке. Я, ученица высшей женской гимназии Нагасаки, снимала там квартиру. Наша гимназия находилась в центре города в районе Нисияма, по соседству с храмом Сува, а рядом, через бетонированное шоссе, располагалось высшее коммерческое училище. Оба учебных заведения находились всего в четырех километрах на запад от эпицентра взрыва. В последний год войны, в мае — а в это время в Нагасаки ярко сияет солнце и сочная зелень деревьев укрывает тенью каменные мостовые, — мы были мобилизованы на работы на завод.

Утром девятого августа моя мать с младшей сестренкой отправилась на огород. Было около десяти часов утра. Крошечные участки, предоставлявшиеся эвакуированным, — всего десяток узких грядок длиной в пять-шесть метров — находились на самой вершине холма, справа от шоссейной дороги, бегущей вдоль реки Хоммегава. Мать, не очень сведущая в крестьянском деле, всегда сажала батат, который давал хороший урожай. С огорода прекрасно обозревались окрестности: вверх по течению виднелся военно-морской госпиталь и вокзал Исахая.

— Смотри не повреди корни, — предупредила мать сестренку и запустила руку в самую середину грядки. В августе батат еще не толще большого пальца. Такие клубни в народе зовут «куколками», а в праздник Бон [1] Бон — буддийский праздник поминовения умерших, отмечается 15 июля и в ближайшие семь дней до и после 15-го. — Здесь и далее примечания переводчиков. их преподносят богам в качестве первых даров земли. В это время батат считается еще слишком большой роскошью, чтобы просто набивать им живот.

Запуская пальцы в рыхлую, хорошо вскопанную землю, мать нащупывала «куколку» и осторожно, чтобы не повредить корни, вытаскивала ее. Ей было довольно набрать штук десять. Работа не тяжелая, не то что копать мотыгой, но выбирать клубни по одному отнимало немало времени. Со стороны Хоммёгавы поле обдавал влажный морской ветерок, и в утренние часы здесь было прохладно. Жара наступала к полудню, когда солнце вставало над головой. Отливавшие красным цветом листья батата поникали, от земли поднимались испарения, и по телу начинал струиться пот. Сестренке — всего лишь школьнице четвертого класса — надоело выкапывать батат, и она стала звать мать домой, дергая ее за шаровары. Мать непроизвольно взглянула на часы. Ее хромированные часы — до войны корпус у них был золотым — показывали одиннадцать. Взяв в руку бамбуковую корзину с бататами, она поднялась. В это время гладь воды Хоммёгавы на мгновение ярко вспыхнула, а небо со стороны Кикидзу залил белый свет.

— Мама, что-то сверкнуло! — вскрикнула сестра. Блеск был не как у молнии — резко прочерчивающий зигзаг, — а такой, словно зажглась ракета и тут же погасла.

Хотя небо над Исахая было безоблачное и ярко светило солнце, горы и река мгновенно побелели от ослепительной вспышки, более сильной, чем свет полуденного солнца. Раздался тяжелый грохот взрыва, отдавшийся во всем теле, и в следующий миг в лицо матери ударил мощный порыв ветра. Листья батата пригнулись к земле, затем вывернулись, обнажив беловатую изнанку, и снова устремились вверх.