Лисий: Из речи 'Об убийстве Эратосфена'

(14) На рассвете она вернулась и отперла дверь. Когда я спросил, отчего двери ночью скрипели, она отвечала, что в комнате у ребенка потухла лампа, и тогда она послала взять огня у соседей. Я промолчал, думая, что так и было. Но показалось мне, мужи афинские, что лицо у нее было набелено, хотя не прошло еще и месяца со смерти ее брата; но все-таки и тут я ничего не сказал по поводу этого и вышел из дома молча. (15) После этого, мужи афинские, прошло немало времени; я был далек от мысли о своих несчастиях. Вдруг однажды подходит ко мне какая-то старуха, подосланная женщиной, с которой он был в незаконной связи, как я потом слышал. Та сердилась на него, считая себя обиженной тем, что он больше не ходит к ней по-прежнему, и следила за ним, пока, наконец, не открыла, какая тому причина. (16) Так вот эта служанка, поджидавшая меня возле моего дома, подошла ко мне и сказала: "Евфилет, не думай, что я подошла к тебе из праздного любопытства: нет, человек, наносящий оскорбление тебе и твоей жене, вместе с тем - и наш враг. Так, если ты возьмешь служанку, которая ходит на рынок и прислуживает вам за столом; и допросишь ее под пыткой, то узнаешь все. А человек, который делает это, - прибавила она, - Эратосфен, из дема {Демы - округи, на которые разделялась Аттика, область Греции.} Эи: он соблазнил не только твою жену, но и многих других. Это уж его специальность". (7) Так сказавши, мужи афинские, она ушла, а меня это сейчас же взволновало; все мне пришло на ум, и я был полон подозрения: я стал думать о том, как она заперла меня в спальне, вспомнил, как в ту ночь скрипела дверь, ведущая со двора в дом, и та, которая выходит на улицу, чего раньше никогда не случалось, а также и то, что жена, как мне показалось, была набелена. Все это пришло мне на ум, и я был полон подозрения. (18) Вернувшись домой, я велел служанке идти со мной на рынок. Я привел ее к одному из своих друзей и стал говорить, что я все узнал, что делается у меня в доме: "Так вот, можешь выбирать из двух любое: или я тебя выпорю и сошлю на мельницу {Тяжелая работа на мельнице была обычным наказанием рабов.}, где конца не будет твоим мукам, или, если ты скажешь всю правду, тебе не будет ничего дурного, и ты получишь от меня прощение за свою вину. Но только не лги, говори правду". (19) Она сперва стала было отпираться и говорила, что я волен делать, что хочу, так как она ничего не знает; когда же я назвал ей Эратосфена и сказал, что это он ходит к моей жене, она испугалась, подумав, что я все знаю доподлинно. (20) Тут она уж бросилась мне в ноги и, взяв с меня обещание, что ей ничего худого не будет, стала рассказывать прежде всего, как после похорон он подошел к ней, затем, как она сама, наконец, передала его предложение госпоже, как та после долгого времени сдалась на его убеждения и какими способами она принимает его посещения; как на Фесмофориях {Праздник в честь богини плодородия Деметры и ее дочери Персефоны; в нем могли участвовать лишь замужние женщины.}, когда я был в деревне, она ходила с его матерью в храм; и все остальное, что произошло, она в точности рассказала. (21) Когда она кончила, я сказал: "Смотри же, чтоб ни одна душа не узнала об этом, а то весь наш договор с тобою нарушен. Но я хочу, чтоб ты доказала мне на месте преступления: слов мне не надо, но раз дело обстоит так, нужно, чтобы преступление стало очевидным". (22) Она на это согласилась. После этого прошло дня четыре-пять... как я вам докажу это вескими аргументами. Но сначала я хочу рассказать, что произошло в последний день. Сострат - мне друг и приятель. Я встретился с ним после заката солнца, когда он шел из деревни. Зная, что, вернувшись в такой час, он ничего не найдет дома съестного, я пригласил его отобедать со мной. Придя ко мне домой, мы поднялись в верхний этаж и стали обедать. (23) Поблагодарив меня за угощение, он ушел домой, а я лег спать. И вот, мужи афинские, пришел Эратосфен. Служанка сейчас же разбудила меня и сказала, что он тут. Я велел ей смотреть за дверью, молча спустился вниз и вышел из дому, Я заходил к одному, к другому: одних не застал дома, других, оказалось, не было в городе. (24) Взяв с собой сколько можно было больше при таких обстоятельствах людей, я пошел. Потом, взяв факелы в ближайшей лавочке, мы вошли в дом: дверь была отворена служанкой, которой было дано это поручение. Толкнув дверь в спальню, мы, входившие первыми, увидели его еще лежавшим с моей женой, а вошедшие после - стоявшим на кровати в одном хитоне. (25). Тут, мужи афинские, я ударом сбил его с ног и, скрутив ему руки назад и связав их, стал спрашивать, на каком основании он позволяет себе такую дерзость: входить в мой дом. Он вину свою признал, но только слезно молил не убивать его, а взять с него деньги. (26) На это я отвечал: "Не я убью тебя, но закон нашего государства; нарушая закон, ты поставил его ниже твоих удовольствий и предпочел лучше совершить такое преступление по отношению к жене моей и детям, чем повиноваться законам и быть честным гражданином". (27) Таким образом, мужи афинские, он получил то возмездие, которое, по повелению закона, должны получать подобного рода преступники; но при этом он не был втащен силой с улицы в дом и не прибег к домашнему очагу, как утверждают обвинители. Да и как он мог прибегнуть к нему, когда он еще в спальне, как только я его ударил, тотчас же упал, когда я скрутил ему руки назад и когда в доме было столько людей, через которых он не мог пробиться, не имея ни ножа, ни палки - словом сказать, ничего, чем бы он мог обороняться от вошедших. (28) Но, мужи афинские, как и вам, я думаю, известно, люди, совершающие незаконные деяния, никогда не признают того, что их противники говорят правду, а сами лживыми уверениями и тому подобными неблаговидными средствами стараются возбудить в слушателях негодование против лиц, на стороне которых находится право.