.. Его в людях интересует качество их обуви, качество брюк, какой на них костюм, какой пиджак, что касается материалов, он в них толк знает, не хуже, чем в качестве кожаных изделий... Настоящая эта кожа или нет?--спрашивает он себя, и какая... Телячья? Овечья? Шевровая? Или: а может, материал английский? Лица не вижу. говорит, и еще выше подымает плечи, совсем жалкий, и все повторяет: лица не вижу, не вижу... Но я-то ваше лицо хорошо знаю, сказал я, пишет Эндерер, вдруг мне захотелось самому заговорить, пишет Эндерер, чтобы Хумер, говоривший без остановки, замолчал, и я сказал: я-то вас точно знаю давным-давно--и прибавил совсем зря: лицо у вас совершенно особенное, и тут же я почувствовал, как некрасиво так говорить, какая низость вдруг заявить человеку: у вас лицо совершенно особенное, и мой собеседник, наверно, это почувствовал, думаю я и тут же говорю: в отличие от вас я не на башмаки смотрю, как вы, и не на брюки, а сразу на лицо, в лицо. Да, сначала--в лицо. И, помолчав: одежда человека меня не интересует, меня интересует только лицо, и я несколько раз повторил: меня не интересует, как люди одеты, меня всегда интересуют их лица... Смотрю в их лица, и многое в этих людях становится мне понятным, пишет Эндерер, и я вдруг подумал: ходят всякие люди в своих дождевиках, серых, зеленых, действуют друг другу на нервы, в этих дождевиках,--и вдруг говорю вслух своему посетителю: в таком дождевике любая погода нипочем!--а про себя думаю: да ты ненавидишь все, что связано с этими дождевиками,--и вслух повторяю: нет, мол, ничего полезней, чем такой плащ. и чем больше его занашиваешь, говорю, да, так и сказал: занашиваешь--и вышло как-то невежливо, ужасно невежливо--занашиваешь. И чем дольше занашиваешь, говорю, тем больше привыкаешь к этой одежде, говорю, а мысль, что на Хумере плащ моего дядюшки, утонувшего восемь лет назад в реке Силь, не дает мне покоя: с одной стороны, меня интересует судьба этого Хумера, с другой стороны--его дождевик, и я себя спрашиваю: что же тебя больше интересует--дождевик Хумера или его судьба, и. надо сказать, что все же меня больше интересовал дождевик Хумера, чем его судьба, его беда, о которой он мне сказал, я уже все понял, но беда его меня интересовала куда меньше, чем его плащ, однако я не стал спрашивать: откуда у вас этот плащ? Может, думаю, такого человека, как этот. Хумер, надо прямо спросить, всякие намеки тут ни к чему, но я его не спрашивал, думал, конечно, все время, спрошу или нет: с одной стороны, мне было любопытно, а что Хумер мне ответит, если я его спрошу: где вы достали (купили, нашли и т. д.) этот плащ?--но с другой стороны, я боялся ответа, все равно какого, я любого ответа боялся. Я подумал, пишет Эндерер. хватит тебе думать про этот плащ. забудь о нем. довольно, но лишь только я твердо решил--больше про хумеровский плащ не думать, забыть его, выключить его. опять мне в голову ничего, кроме этого плаща, не лезло. Однако я не решился спросить у Хумера, откуда у него этот дождевик. Я подсчитал и сказал себе: восемь лет, ну конечно, восемь лет тому назад в таком плаще мой дядя Воррингер бросился в реку Силь и его выкинуло на берег за Прадлем. но без плаща, да, без плаща, думал я, но вместо того. чтобы сказать перейдем к делу или спросить: кстати, откуда у вас этот плащ?--а главное, сказать, что на плаще Хумера, как и на плаще моего дядюшки Воррингера. шесть петель обшиты шевровой кожей и что из этого можно, безусловно, заключить, что дождевик Хумера и есть дождевик моего дяди,--вместо всего этого я сказал, что сужу о человеке по его лицу, никаких других примет я во внимание не принимаю, сужу исключительно по лицу человека, а вот вы судите людей по платью... Кстати, говорю, мое-то платье довольно среднего качества, что для адвоката несколько странно, говорю... Но, разумеется, то, что он, Хумер, одет плоховато, связано с тем, что жизнь у него, особенно за последние двадцать лет, становилась все хуже, все беспросветное, хотя, как он сам объяснил, эта беспросветность наступила не только после женитьбы сына, но гораздо раньше, лет за десять до того, а то и больше, тут и пошлина внезапно упала и подешевела гофрированная бумага и папиросная бумага, а это необходимое сырье для изготовления похоронного убранства, украшений для гробов, одежды для покойников. А я говорю: на суде, конечно, надо выступать в безукоризненной одежде, пишет Эндерер, но, еще не договорив, сам понимаю, что несу чепуху. Я-то и на суд прихожу не то чтобы в полном параде, одет я хорошо, но никакого шику, говорю, а это большая разница, пишет Эндерер.
Читать дальше
