Генрих Манн - Бедные (Империя - 2)

Наконец Бук сказал:

- Соблаговолю? Да я всю жизнь только это и делаю. Итак, что вам угодно?

- Вы грабитель! - крикнул Бальрих. - Вам не место там, где вы живете!

Адвокат подошел к нему совсем близко.

- Так это все-таки вы? - сказал он. - Сегодня я не раз о вас думал. Вы ведь убеждены, что и ваше место не там, где вы живете...

После паузы он добавил:

- Вы считаете, что должны жить на вилле "Вершина"?

- Я требую того, что мне принадлежит по праву.

- По праву? Ну, разумеется! Пойдемте же. - И на ходу продолжал: Допускаю, что ни у одного из нас нет никаких прав и что все в нашей жизни игра случая. И то, что я не освобождаю своего места, - это трусость, гадкая трусость. Что ж, и вы хотите стать таким трусом? - Он взял Бальриха под руку и оперся на нее. Голос его звучал взволнованно: - Вы молодой рабочий, перед вами вся жизнь. Такие, как вы, могут далеко пойти. Я человек конченный. А ведь я мог бы предотвратить немало зла и, как знать, быть может, помешать гибели многих. Но настает минута, когда даже такая тряпка, как я, черствеет. Вы поняли меня? - спросил он, остановившись.

Бальрих понимал лишь одно. Перед ним стоит человек, потерявший всякую власть над собой, и под покровом темноты высказывает чувства и мысли, касающиеся только его одного. "Да, жалкий тип!" - подумал Бальрих и высвободил свою руку.

- То, чего я хочу, вам ровно ничего не будет стоить, - сказал Бальрих жестко. - Выдайте мне это давнишнее письмо, где сказано, что деньги старого Геслинга принадлежали моему дяде, и засвидетельствуйте его.

Бук колебался только мгновение, затем с обычной флегматичностью ответил:

- Что ж, хорошо. Тогда пойдемте.

Бук зашагал вперед, Бальрих следовал за ним, чувствуя, как бешено колотится сердце в груди; он боялся, что у него не хватит сил дойти. Значит, это правда? И письмо действительно у Бука? И он так просто отдаст его? Что это - безумие? Или ловушка?

Он уже не слышал, что говорит Бук. И только, когда адвокат окликнул его: "Куда вы бежите?" - обернулся. Они были у самой виллы. Перед ними темная садовая аллея, и он слышит шепот Бука:

- Держитесь за меня. Я промолчу, чтобы не зажигали свет. Так будет лучше для нас обоих.

Бук обогнул дом, провел его мимо множества неосвещенных окон. И когда свет, наконец, вспыхнул, Бальрих увидел себя в просторном зале, обтянутом золотистым шелком, на стенах висели светлые картины. Бук исчез в соседней комнате; она была красно-золотая и полным-полна книг. Он тотчас же вернулся.

- Вот! Убедитесь! - сказал он и протянул Бальриху письмо.

И пока Бальрих доставал его из конверта, разворачивал и читал, Бук принес коробку сигар и так же спокойно продолжал:

- Если письмо не сгорело вместе с другими документами, не думайте, что это случайность. Я пересмотрел весь архив моего отца и оставил себе именно это письмо. Ваш дядя пропал или погиб. Но ведь вы, его наследник, должны же когда-нибудь явиться, думал я, и потребовать... Что с вами? - спросил он, взглянув на Бальриха, ибо лоб юноши внезапно побагровел, он словно одержимый обвел взором всю эту невиданную роскошь и вдруг расхохотался безумным смехом.

- Все это мое, - сказал он.

Бук медленно опустился в кресло.

- Вы преувеличиваете. Процесс обойдется вам слишком дорого.

Бальрих так сдвинул брови, что глаза под ними стали казаться черной черточкой. Мертвенная бледность разлилась по лицу, он боролся с искушением наброситься на этого человека.

- Главное уже решено, - сказал Бук. - Выпейте, - и налил рюмку ликеру. - И вот вам сигара.

- Не хочу, - сказал рабочий. - Вы мой враг.

Бук покачал головой:

- Очень жаль, если вы так думаете. Это затруднит наше дело. Вы могли заметить хотя бы то, что я и сам не прочь проучить Геслинга. Напрасно я стал бы убеждать вас, что только во имя святой справедливости сохранил это письмо. Лично для себя я жду от него наилучших результатов. Пусть Геслинг поймет хотя бы в теории, что все его благополучие основано на хищении, а его право - на грабеже.

Глаза адвоката заблестели, он приподнялся в кресле.

- Еще рюмку! - предложил Бук и выпил сам.

Бальрих подумал: "Совсем как дядя Геллерт. Такое же ничтожество. Нет, надо действовать самому".

- Однако, - опять заговорил Бук, я не создан для роли мученика, иначе я не сидел бы в этом кресле. - И с презрительной улыбкой добавил: - К сожалению, я не могу прикончить его, не прикончив заодно и себя. Поэтому все в меру.

- Это только вы так думаете, - отрезал Бальрих.

- Нет. И вы должны это признать. Ваше дело требует крайней осторожности. Мирным путем, иначе говоря - с помощью любой угрозы, не таящей в себе смертельной опасности, можно будет добиться хотя бы уплаты процентов с вложенного капитала, если не тантьем{483}. Это, конечно, не так много, но не будем умалять сил противника. Даже если он и заплатит, то никогда не признает подлинность письма.