Томас Манн - Лотта в Веймаре

- Отец поведал мне, - сказал Август, - что имя винолюбивого поэта, под чьей личиной он пишет эти песни, - Хатем, значит "многодарящий и приемлющий". Многодарящей, если мне позволено будет это заметить, были и вы, госпожа советница.

- Ах, - возразила она, - это было страшно давно! Но продолжайте, прошу вас! Итак, бог войны вознамерился спутать все расчеты Хатема?

- Но его смирили, - отвечал Август. - Он был побежден другим богом, так что после некоторых опасений все пошло желательным путем. В конце мая прошлого года отец отправился в Висбаден, и, покуда он там проходил курс лечения, военная гроза отбушевала, - все равно как, но отбушевала, - и он смог насладиться концом лета на Рейне уже при ясном политическом горизонте.

- На Майне?

- На Рейне и Майне. В замке Нассау он был гостем министра фон Штейна{159}, ездил с ним в Кельн изучать собор, в достройке которого он принимает живое участие, и, судя по его описаниям, остался весьма доволен обратной дорогой через Бонн и Кобленц{159}, город господина Герреса и его "Рейнского Меркурия", пропагандирующего Штейнову политическую систему.

То, что отец согласился с нею, удивляет меня даже больше, нежели его участие в завершении собора, на которое его сумели подвигнуть. Отличное настроение, не покидавшее его в продолжение всего этого времени, я отношу скорее за счет прекрасной погоды и радующего глаз ландшафта. Он снова побывал в Висбадене, посетил Майнц и, наконец, в августе - Франкфурт; уютный сельский уголок с уже давно и счастливо установившимися отношениями снова приветил его; совсем как в его мечтах, возобновилось благоденствие прошлого года, поощряемое широким гостеприимством. Август - месяц его рождения, и не исключено, что симпатические узы приковывают человека к времени года, его создавшему, которое, возвращаясь, всякий раз повышает его жизненные импульсы. Я, однако, не могу не вспомнить, что на август приходится и день рождения императора Наполеона, еще недавно столь пышно справлявшийся в Германии, так же, как не могу не дивиться - вернее, не радоваться чудесному превосходству героев духа над героями дела. Кровавая трагедия Ватерлоо расчистила моему отцу путь в гостеприимную Гербермюле; и в то время как тот, кто беседовал с ним в Эрфурте, сидел прикованный к утесу в открытом море, мой отец благодаря милости судьбы полностью насладился благосклонным мгновением.

- В этом есть высшая справедливость, - произнесла Шарлотта, - наш дорогой Гете не сделал людям ничего, кроме благого и радостного, тогда как тот, покоритель мира, наказывал их скорпионами.

- И все же, - возразил Август, закинув голову, - я остаюсь при своем мнении и смотрю на отца, как на властителя и самодержца.

- Никто не оспаривает ни вас, ни его могущества, - отвечала она. Только это, как в римской истории - в ней мы учили о добрых и злых цезарях, и вот ваш отец, друг мой, такой добрый и мягкий цезарь, а тот - кровожадное исчадие ада. Это и нашло отражение в различии судеб, которое вы столь тонко подметили. Итак, значит, пять недель провел Гете в обители молодоженов?

- Да, вплоть до октября, когда он, по поручению его светлости, отправился в Карлсруэ для ознакомления со знаменитой коллекцией минералов. Он рассчитывал встретиться там с госпожой фон Тюркгейм, иначе Лили Шенеман из Франкфурта{160}, время от времени наезжавшей из Эльзаса к родным в Карлсруэ.

- Как, после стольких лет состоялась встреча его и бывшей невесты?

- Нет, баронесса не приехала. Может быть, ее удержало нездоровье. Между нами говоря, у нее сухотка.

- Бедняжка Лили, - произнесла Шарлотта. - Из их романа мало что вышло. Несколько песен, но не в веках прославленное творение.

- Это та же болезнь, - дополнил господин фон Гете свое предыдущее замечание, - от которой скончалась и Брион, бедная Фредерика из Зезенгейма{160}; вот уже три года лежит она в могиле, от которой отец, во время своего пребывания в Бадене, был так близко. Она закончила свою печальную жизнь в доме зятя, пастора Маркса, где нашла тихую пристань. Я часто задавал себе вопрос, думал ли отец об этой близкой могиле и не было ли у него искушения посетить ее, но не хотел его спрашивать. Впрочем, едва ли, так как в своей исповеди он говорит, что о днях, предшествовавших последнему прости, у него, из-за их острой болезненности, не сохранилось никаких воспоминаний.

- Я жалею эту женщину, - сказала Шарлотта, - у которой недостало решимости и сил для достойного, жизненного счастья и для того, чтобы в деятельном, энергичном человеке полюбить отца своих детей. Жить воспоминаниями - удел стариков, это хорошо в предпраздничный вечер, когда дневные труды окончены. Начинать с этого в юности - смерть.