Томас Манн - Лотта в Веймаре

- Великолепно, ваше превосходительство! Я подавлен вашей...

- А не думаете ли вы, что теперь пора от ваших дел перейти, наконец, к моим...

- О ваше превосходительство, это непростительно...

- Я стою здесь и перелистываю свой "Диван", который за последнее время пополнился несколькими, весьма приятными вещицами. Кое-что пришлось подчистить и перегруппировать. Стихов накопилась такая груда, что я разбил их на книги, вот видите: Книга притч, Книга Зулейки, Книга кравчего. У меня просят что-нибудь для дамского календаря, не очень-то мне этого хочется. Я не охотник выламывать камни из уже почти сомкнувшегося свода и похваляться каждым в отдельности. Да и сомневаюсь, сохранят ли они свою ценность в разрозненном виде. Здесь вся суть не в разрозненном, а в целом; ведь это вращающийся свод, планетарий. Я не решаюсь преподнести непосвященной публике что-либо из этих изделий без пояснений, без дидактического комментария, над которым я теперь работаю, чтобы помочь читателю сродниться с духом, обычаями и словоупотреблением Востока и тем самым вооружить его для полного и радостного наслаждения этими стихами. Но, с другой стороны, не хочется разыгрывать недотрогу, да к тому же желание доверчиво предстать перед публикой со своими маленькими новинками и прочувствованными пустячками выступает здесь в союзе с людским любопытством. Как, по-вашему, что мне дать в календарь?

- Может быть, вот это, ваше превосходительство. "Скрыть от всех! Поднимут травлю! Только мудрым тайну вверьте..." Оно звучит так таинственно.

- Нет, это не годится, прихотливо и недоступно: икра - кушанье не для народа. Оно сойдет в книге, но не в календаре. Я заодно с Гафизом - он тоже держался мнения, что людям надо угождать привычными и легкими песнями, что даст тебе право время от времени подсовывать им тяжелое, трудное, недоступное. Без дипломатии не обойтись и в искусстве. Ведь это дамский календарь. "Будь с женщиной мягок, о Адам!" Оно бы подошло, но не годится из-за кривого ребра: "Согнешь, а оно пополам. Оставишь в покое - совсем скривится". К тому же оно погрешает против дипломатии и может быть преподнесено только в книге. "Ведь камыш затем возник, чтоб мирам дать сладость". Это уже лучше, отберем еще кое-что веселое, изящное и прочувствованное. "Комком был дядюшка Адам" или, быть может, это? - О робкой капле{218}, наделенной крепостью и стойкостью, дабы жемчужиной красоваться в царском венце. Или вот прошлогоднее: "При свете месяца в раю" - о двух сокровенных господних мыслях. Каково ваше мнение?

- Прекрасно, ваше превосходительство. Может быть, еще изумительное: "Не хочу терять поэта"? Они так красивы, эти стихи: "Ты мои младые лета страстью мощною укрась".

- Гм, нет! Это женский голос. А мне думается, что дамам любезнее голос мужчины и поэта, потому остановимся на предшествующем: "Если горстью пепла буду, скажешь - для меня сгорел".

- Отлично. Признаюсь, я охотно видел бы принятым мое предложение, но, делать нечего, удовольствуюсь сочувствием вашему отбору. Позволю себе только обратить внимание вашего превосходительства на: "Так солнце, Гелиос Эллады", которое, мне кажется, нуждается в дополнительном просмотре. Там в одном месте с рифмой обстоит не вполне благополучно.

- Ах, медведь рычит, как умеет. Оставим пока как есть, а там посмотрим. Садитесь к столу, я буду диктовать из "Правды и поэзии".

- К услугам вашего превосходительства.

- Любезнейший, привстаньте-ка на минутку, вы уселись на фалду вашего сюртука. Через час она будет выглядеть пребезобразно, измятая, изжеванная, и всему виной окажусь я и моя диктовка. Пусть обе фалды свисают со стула в благотворной непринужденности, прошу вас.

- Покорнейше благодарю за заботу, ваше превосходительство.

- Так начнемте же или, вернее, продолжимте, ибо начинать труднее.

"В то время... мои отношения с сильными мира сего... складывались весьма благоприятно. Хотя в "Вертере" и изображены трения между двумя различными сословиями..."

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Хорошо, что он убрался, что завтрак положил конец нашим занятиям. Не терплю этого малого, прости господи! Какой бы образ мыслей он ни усваивал, мне он одинаково нестерпим. С новыми своими убеждениями он еще противнее, чем со старыми. Если бы письмо Гуттена к Пиркгеймеру{218}, честные убеждения нашего дворянства тех времен и франкфуртский жизненный уклад не были вчерне уже набросаны, я бы с ним не сидел. Запьем крылышко куропатки глотком доброго вина, солнечного противоядия гадкому привкусу, оставшемуся у меня в душе после этого голубчика. Зачем я, собственно, обещал ему рекомендацию в Дрезден? Досадно! Дело в том, что меня соблазнила изящная эпистолярная форма, - наслаждение формой, удачными оборотами таит опасность, частенько заставляет нас забывать о практическом воздействии слова, и невольно начинаешь говорить как бы от имени того, кто мог бы подумать этими словами.