Рельсы, рельсы, паровоз!
Пар шипит из-под колес!
Едет он или стоит
Все равно гудит, гудит!
Или скудному, в согласии с переживаемым временем, но все же веселому перечню трапез на неделю:
Понедельник - начало недели,
Во вторник совсем мы не ели,
Среда так лежит посрединке,
В четверг мы глотаем слезинки,
В пятницу рыбки закажем,
В субботу голодные пляшем,
Зато в воскресенье пируем,
Свининку с салатом смакуем.
Или некоему, исполненному загадочно-туманной романтики четверостишию:
Распахните-ка ворота
Экипаж у поворота,
В экипаже господин.
Восхитительный блондин.
Или же, наконец, душераздирающей балладе о Марихен, которая, сидя "на утесе, на утесе, на утесе", расчесывала свои, уж разумеется, "кудри золотые". А не то еще про Рудольфа, который извлек "свой кинжал, свой кинжал, свой кинжал", что также отнюдь не привело к счастливой развязке. Все это Лорхен, с ее подвижной рожицей и сладким голоском, поет и читает куда лучше, чем Байсер. Да она и все делает лучше его; мальчик в восторге от нее и беззаветно подчиняется всем ее прихотям, до тех пор пока в него не вселяется бес озлоблеяия и строптивости. Лорхен охотно просвещает Байсера, в книжке с картинками показывает ему птиц и научно классифицирует их: "тучеед, градоед, грачеед". Лорхен наставляет его и в медицинской премудрости, учит, какие бывают болезни: "воспаление легких, воспаление крови, воспаление воздуха". Если Байсер оказался недостаточно внимателен и не вытвердил урока, она ставит его в угол. Както раз Лорхен даже наградила его затрещиной, но потом так застыдилась, что сама себя надолго поставила в угол.
Что ж, "маленькие" отлично ладят друг с другом, и сердца их бьются согласно. Они сообща переживают все, что происходит в их жизни. Еще возбужденные прогулкой, они, придя домой, в один голос оповещают о том, что сейчас на дороге встретили "двух взрослых му-муу-шек и одну ма-а-аленькую телятинку". С прислугой, с "нижними" - с Ксавером и дамами Хинтерхефер, двумя сестрами, некогда принадлежавшими к честному бюргерскому семейству, ныне же выполняющими обязанности кухарки и горничной - "аи pair" (то есть за стол и кров), - они живут душа в душу, во всяком случае, отношения "нижних" с родителями им часто напоминают их собственные. Когда "маленьким" за что-нибудь достается, они мчатся на кухню и возглашают: "Господа сегодня не в духе!" И тем не менее играть веселее с "верхними", особенно с "Абелем", когда он не пишет и не читает. Он придумывает чудесные, куда более забавг ные штуки, чем Ксавер или дамы Хинтерхефер. Лорхен и Байсер играют, будто они "четыре господина", и идут гулять. И вот "Абель" присаживается на корточки и, став таким же маленьким, как они, берет их за руки и отправляется с ними гулять. В эту игру они никак не могут досыта наиграться. Целый день напролет готовы все "пятеро господ", включая и ставшего маленьким "Абеля", вот так семенить по столовой.
Кроме того, имеется крайне захватывающая игра в "подушку", она заключается в том, что кто-нибудь из малышей, обычно Лорхен, якобы тайком от "Абеля" залезает на его стул за обеденным столом и тихо, как мышка, ждет его прихода. Глядя по сторонам и ее не замечая, Корнелиус долго толкует о достоинствах своего стула, потом приближается к нему и садится, не глядя на Лорхен.
- Как?! - говорит он. - Что такое?! - и начинает ерзать взад и вперед, будто и не слыша приглушенного хихиканья за его спиной, которое становится все более громким. - Кто положил подушку на мой стул?! Да еще такую твердую, колючую, противную подушку - сидеть на ней на редкость неудобно!
И он с новыми силами ворочается на этой удивительной подушке, тиская за спиной что-то восторженно визжащее и пыхтящее, покуда наконец не догадывается, что надо обернуться. За сим следует немаловажная сцена узнавания и открытия, ею все представление и завершается. И эта игра от стократного повторения не утрачивает очарования новизны, не делается менее увлекательной.
Но нынче не до забав! Беспокойство нависло в воздухе из-за предстоящего празднества "больших", а "большим" еще надо успеть, распределив роли, сходить в лавку за яйцами. Едва только Лорхен продекламировала "Рельсы, рельсы, паровоз!", а доктор Корнелиус, к великому ее замешательству, обнаружил, что одно ее ушко многим больше другого, как к Берту и Ингрид присоединяется соседский мальчик Дани; Ксавер тоже уже сменил полосатую ливрею на куртку и сразу стал походить на мальчишку, впрочем по-прежнему щеголеватого и разбитного. Что ж, "детская Анна"
Читать дальше