Алан Маршалл - Я умею прыгать через лужи

Под влиянием отца я иногда принимался отыскивать в людях сходство с лошадьми, и когда я смотрел на носившихся взад и вперед сиделок, они казались мне похожими на пони.

В тот день, когда меня привезли в больницу, отец, поглядев на сиделок (ему нравились женщины), замету матери, что среди них есть несколько хороших лошади, но они плохо подкованы.

Когда с улицы доносился конский топот, я вспоминал отца, и мне казалось, что я вижу его верхом на норовистой лошади и он обязательно улыбался. Я получил от него письмо, в котором он писал: "У нас стоит засуха, и мне приходится подкармливать Кэтти. У ручья еще сохранилось немного травы, но я хочу, чтобы Кэтти к твоему приезду была в хорошей форме".

Прочитав письмо, я сказал Ангусу Макдональду:

- У меня есть пони по кличке Кэтти. - И добавил, повторяя выражение отца: - У нее шея длинновата, но это честная лошадь.

- Верно, что твой старик объезжает лошадей? - спросил Ангус.

- Да, - сказал я, - он, наверно, самый лучший наездник в Туралле.

- Одевается-то он франтом, - пробормотал Макдональд. - Когда я его увидел, мне показалось, что он из циркачей.

Я лежал, размышляя над его словами, и не мог понять, похвала это или нет. Мне нравилась одежда отца. По ней сразу было видно, что он человек ловкий и аккуратный. Когда я помогал ему снимать сбрую, на моих руках и одежде оставались следы смазки, но отец ни разу не запачкался. Он гордился своей одеждой. Ему нравилось, что на его белых брюках из молескина не было ни единого пятнышка; его сапоги всегда блестели.

Он любил хорошие сапоги и считал себя знатоком по части кожи. Он носил свои сапоги, эластичные и гибкие, с гордостью. Каждый вечер он садился у кухонного очага, снимал сапоги и тщательно осматривал их, сначала один, а затем другой: он мял руками подошву, разглаживал верх и так и этак, чтобы проверить, нет ли признаков того, что они начали изнашиваться.

- На левом сапоге верх сохранился лучше, чем на правом, - как-то сказал он мне. - Это очень странно. Правый выйдет из строя раньше левого.

Часто он рассказывал о профессоре Фентоне, который содержал цирк в Квинсленде и щеголял нафабренными усами. Профессор носил белую шелковую рубашку, подпоясанную красным кушаком, и умел делать бичом двойную сиднейскую петлю. Отец тоже умел хлопать бичом, но ему было далеко до профессора Фентона.

Пока я раздумывал обо всем этом, в палату вошел отец. Он шел быстрым коротким шагом и улыбался. Одной - рукой он придерживал на груди что-то спрятанное под его белой рубашкой.

Подойдя к моей кровати, отец нагнулся ко мне:

- Ну, как ты, сынок?

Я был в неплохом настроении, но от отца пахнуло домом, и мне вдруг захотелось плакать. До прихода отца и наш дом, и старая ограда из жердей, на, которую я взбирался, чтобы посмотреть, как он объезжает лошадей, и куры, и собаки, и кошки - все это было вытеснено, заслонено новыми впечатлениями, но теперь они вновь стали чем-то близким, реальным, и я понял, как мне их недостает. И как мне недостает матери.

Я не заплакал, но отец, посмотрев на меня, крепко сжал губы. Он сунул руку за пазуху, где было что-то припрятано, и вдруг вытащил оттуда барахтающееся существо светло-коричневого цвета. Он приподнял одеяло и положил мохнатый комочек ко мне на грудь.

- Держи его, обними покрепче, - сказал он с какой-то злобой. - Прижми его к себе. Это один из щенков Мэг. Лучший из всех, и мы назвали его Аланом...

Я обхватил руками пушистую живую теплоту, прижал ее к себе - ив мгновение ока вся моя тоска исчезла. Бесконечное счастье наполнило меня. Я посмотрел в глаза отцу, и оно передалось ему: я понял это потому, что он улыбнулся мне.

Щенок заерзал, и я заглянул в норку, которую, приподняв руку, сделал из одеяла: он лежал там и смотрел на меня лучистыми глазенками, дружелюбно виляя хвостиком. Радость жизни, пульсировавшая в нем, передалась и мне, освежая и укрепляя меня, и я уже не испытывал слабости.

Щенок приятно давил на меня своей тяжестью, и от него пахло домом. Мне хотелось, чтобы он был со мной всегда.

Макдональд, не спускавший с нас взгляда, подозвал Мика, который проходил по палате с полотенцем.

- Ступай, Мик, займи сиделок разговорами. - А отцу он пояснил: - Сами знаете: собака в больнице... Они ведь не понимают... Вот в чем дело.

- Да, это так, - сказал отец, - но хватит и пяти минут. Ведь это для него все равно что глоток воды в жару...

ГЛАВА 4

Я уважал взрослых. Я думал, что они способны преодолеть любую трудность и обладают большим мужеством. Они могли починить любую вещь, они все знали, они были сильными, на них можно было положиться. Я с нетерпением ждал того времени, когда вырасту и стану таким, как они, - настоящим мужчиной.