Ван Мэн - Мертвеющие корни самшита

- А с тобой-то что?

В уголках глаз Юйлин выступили слезинки, горло перехватило, и она не смогла выдавить из себя ни слова. Вэнь Хан опешил. Может, что-то с нервами?

- Да ничего со мной не случилось!

- Взгляни на себя - прямо собачья морда...

- Ты... зачем ругаешься? В чем дело?

- Совсем взбесился... Чжао ведь наш старый друг, сосед, и мы попросили его кое-что сделать для нас... А ты, как ты мог вот так просто повернуться и уйти, бросить гостя!

- А, так вот оно что, - Вэнь Хан немного успокоился или решил сделать вид, что успокоился. - Ты же знаешь, я сейчас как раз пишу, - примирительно принялся он объяснять, - навязали мне работу, а когда я весь ухожу в это, мне трудно вынести любое вторжение. Вот так выдернуть меня из мира творчества, заставить два часа выслушивать разглагольствования о продталонах да мясе в уйгурском котле - это же негуманно, это просто... насилие над моей свободной волей!

С пафосом закончив, он встал и зашагал по комнате взад и вперед.

- Да, ты пишешь, оправдание у тебя есть, всем известно, что ты человек творческий. Но разве к тебе невнимательны, не поддерживают тебя? Не терроризируй людей! Разве нужен какой-то талант, чтобы после еды чуть расслабиться, с приятелем поболтать? Человек может творить, но он также должен и жить! Кто заставлял тебя заводить семью, ребенка? А есть еще соседи, друзья, множество самых разных занятий... Сегодня творят не в уединении горных монастырей, как древние поэты! Понормальнее надо быть...

Голос у Юйлин упал, но это заключительное "понормальнее" уязвило Вэнь Хана, в носу засвербило, губы скривились, и голос у него задрожал:

- Понормальнее? Нормальные люди писателями не становятся, писатель это тот, кому среди бела дня духи являются. Да, он живет, как говорится, в этом мире. И в то же время все двадцать четыре часа в сутки, даже во сне, глубинами своей души он прибывает в другом мире...

- О! Так ты из другого мира! Писатель, писатель... С другими еще можешь играть в писателя, но со мной...

- Писатель не писатель, но это профессия, это занятие. Не всем это, конечно, видно, не все признают, не все понимают, что это - нелегкий труд! Я писатель, и без всяких скидок! Я не такой, как обычные люди! И не лезь ко мне, не лезь...

- Вот так так! И как это ты живешь со мной, обычным человеком, ничего не видящим, не понимающим, не признающим? Ты не такой, как обычные люди? А я - такая, как все, из плоти и крови... Так что же нам теперь делать?

И оба уставились друг на друга, будто чужие.

- Ну что ты так взвилась, может, какая-то причина есть? - поспешил он отступить.

- Я... - и Юйлин разрыдалась.

- Ну, вот! - Вэнь Хан вздохнул, застегнулся и направился к выходу. Вот дуреха! Ну, беда!..

Он вышел на берег рассекающей город реки, спрятанной в зеленой листве, прошагал с юга на север и обратно, несчетное количество раз поднимался на бетонный мост и спускался с него и все бормотал, бормотал: "Ну, беда...", поглядывая на разрезающие ночную тьму полосы света от редких фонарей на мосту, пока не почувствовал, что вокруг него - беспросветный мрак.

6

Озлобление Вэнь Хана против пошлого мира и его известность в литературных сферах стимулировали друг друга, провоцировали друг друга и соответственно раздувались, как пузыри. В очередном своем произведении устами одного персонажа он объявил: "Трагедия Китая в том, что девяносто девять процентов бездельников, неизвестно чем поддерживающих свое существование, совместно грабят один процент тех, кто вкалывает с утра до вечера, крадут их время". Это произведение он назвал "Ползучий гад" - в кафкианском духе. Предостережения писателя вызвали восторг, но в звуках одобрения ему послышались десятка два резких и даже колких фраз.

После публикации этого набатного произведения его перепечатали два альманаха, и он получил три гонорара. Юйлин предложила купить трехстворчатый чешский шкаф, но он отказался. Довольно этого нестерпимо пошлого транжирства! Вот так, в один миг обменять вознаграждение, полученное за вдохновение, за полет души, - на домашнюю утварь, на курицу или рыбу... Нет, увольте! Когда-то, еще во времена своего кассирства, он завидовал тем, кто питался недоступной ему пищей или обставил дом мебелью, какой у него не было. Но теперь эти раковые клетки пошлости ужасали и отвращали его.

Он твердо решил покончить с руководящей ролью Юйлин, обрести самостоятельность и на гонорар за "Ползучего гада" приобрести нечто высокохудожественное, что по-настоящему могло бы ассоциироваться с "я" возрожденного Вэнь Хана. Он давно уже подумывал купить музыкальный инструмент - саксофон, бас, фагот или же литавры, а потом узнал, что духовые вредны для легких, а ударные требуют хоть какого-то умения, пусть даже на любительском уровне. Да и разум трезво подсказывал, что если купишь и начнешь на них упражняться - жди проблем с соседями. Жилищные условия в Китае не приспособлены для домашних концертов. По совету одного побывавшего за границей художника, который всем рассказывал, что из Гамбурга привез надувную резиновую лодку, Вэнь Хан решил купить такую же. "Великолепно! Отправляешься с ней к морю, к озеру - и стряхиваешь пыль мирской суеты!" Но лодку он не купил, прежде всего, потому, что они с Юйлин не умели плавать, боялись воды и не представляли себе, как смогут втиснуться в крохотную лодчонку и пуститься в безбрежные водные просторы, или даже в озерцо, вовсе не безбрежное. Он все-таки заглянул в несколько универмагов и спортивных магазинов, но не нашел там такой игрушки. И его осенило, что рассказывали-то ему о покупке в Гамбурге, а Гамбург - это север Западной Германии.