Аскольд Мельничук - Посол мертвых

- Слушай, Ник, я вот что думаю. Я буду рисовать, продавать картины, накоплю денег, куплю какой-нибудь оптовый склад и открою там галерею. А может - свою ночную передачу на радио.

- Здорово.

Его распирало от возможностей, которые, казалось, сулил город. Неожиданно у него проявились амбиции. Он провел пятерней по волосам и нервно откинул голову назад.

- Погода преследует бедняков, - рассмеялся он. - Не замечал? Торнадо в первую очередь обрушивается на тех, кто живет в прицепах. - Я спросил его о доме. Он почесал за ухом. - Меня там больше нет. Я люблю Аду, но она меня убивает, понимаешь?

- Да, тебе лучше жить самостоятельно, - согласился я, подумав: что бы я делал, если бы не колледж. - А как успехи в рисовании?

- Отлично. Ты слышал когда-нибудь про Гойю? - Я кивнул соврав. - Вот это человек. Сплошная война. Ты посмотри его картины.

- Обязательно.

- Знаешь про Ай? - Ай была одной из дочерей семейства Флорентино, сестрой Хэтти. - Родила. Вернулась домой. Хэтти тоже.

- Шутишь.

- Все возвращаются. От этого, братишка, никто не уйдет. Кроме тебя.

- И тебя, - вставил я, подмигнув.

- Взгляни-ка вон на ту... - Он кивнул в сторону блондинки, сидевшей неподалеку от входа.

Ему все время хотелось играть, словно мы все еще были ребятишками там, в Кэтскиллских горах, и он охотно погрузился в мир переживаний, не доступных мне в моем кампусе. Время от времени участвовал в маршах, беря передышку от теоретических занятий. Я же окунулся в учебу, и наша связь с Алексом стала ослабевать.

Алекс сорвался с тормозов. Освободившись от материнской опеки, он осваивал возможности, которые жизнь предоставляла для утоления его аппетитов. Он не был красив, но в нем бурлила энергия, он излучал ее, как трепещущая на солнце фольга излучает свет. Поселившись в месте, где все было лишено корней и собственного веса, он с легкостью дрейфовал от одной женщины к другой, но ни к одной не привязывался. Они были для него водой, на поверхности которой он постоянно искал собственное отражение. А может, он искал в них мать?

Иногда, выпив, он говорил странные вещи: якобы предметы общались с ним, ножи просили его взять их в руку, кровати - спать в них, одежда отказывалась надеваться. Впрочем, он всегда был с причудами, жертва болезни исчезновения, любитель свободного стиха, так что я делал скидку на его странности.

Однажды я застал его в "Большой медведице" в мрачном настроении. Он сидел, надвинув на глаза ковбойскую шляпу, и едва взглянул на меня. Наверное, день был выходной, потому что бар оказался забит до отказа. Опрокинув пару кружек, Алекс полез в карман своей куртки с бахромой, вытащил тонкий листок голубой бумаги и протянул мне. Подталкиваемый со всех сторон и тоже не очень трезвый, я склонился над столом и в тусклом свете прочел:

Дорогой Алекс,

не сомневаюсь, ты очень погружен работой. Мы с Виктором, хвала Иисусу, живы. Беатрис иногда везет меня торговый центр, где работает Хэтти. Ты помнишь, мы с

тобой - одна душа. Это тайна. Мне бы так хочется видать тебя, но я знаю, что ты трудно вырваться с работы. Не забывай молиться. Это самое главное в жизни.

Вчера мне позвонить и сообщать, что на прошлой неделе умер твой отец.

Несмотря на неправильности в грамматике, почерк был аккуратный. Меня удивило, что она пишет по-английски, но я подумал, что таким образом она делает шаг навстречу сыну. Я положил руку Алексу на плечо. Он стряхнул ее.

- Мать ее! - Он заказал еще по кружке и взглядом велел мне заплатить. За славу отечества, брат!

Из музыкального автомата гремела музыка, сотрясавшая помещение, как несущийся табун взмыленных лошадей. Сосед Алекса, парень в синем джерсовом пиджаке, должно быть, нечаянно толкнул его, потому что пиво расплескалось. Мой друг развернулся и выпалил:

- Гребаный ирландский ублюдок.

Я вспомнил эпизод в парке Вариненко. Только на сей раз поблизости не было полицейского Майка. Коротко стриженный бык в изумлении посмотрел на нас, и, прежде чем я успел что-либо предпринять, Алекс набросился на него, схватив за шею своими тонкими руками. Родео длилось всего несколько секунд и закончилось тем, что Алекс оказался на полу, после чего нас обоих выставили за дверь под рев крупнорогатого стада, инструктировавшего, куда именно нам следует идти. Шляпу Алекса они оставили себе в качестве залога.

Я тащил друга по слякоти. Целых фонарей в этом районе не осталось, в темноте ясно выделялся рельеф лунной поверхности. У Алекса шла кровь из носа и качался один зуб. Отойдя подальше, чтобы нас не было видно из паба, мы остановились, и я обтер ему лицо снегом, настороженно озираясь по сторонам.