Александр Борин - Крутые повороты

И вот мы беседуем. Спрашиваю: что значат слова «спасать школу»? У него какая-то своя программа есть, новые идеи? Вопросом этим он несколько озадачен: «Идеи? Да нет, никаких, зачем же…» Интересуюсь: педагоги, которых он так легко отпустил, наверноё, его не устраивали, неважно детей учили? Отвечает: «А я не знаю, как они учили, не проверял, руки до этого еще не дошли». Чем же он был занят? Объясняет: «Наводил порядок».

Порядок? «Ну да». Рассказывает: вошел он как-то в класс. Видит: педагога нет, дети одни рисуют. Подождал минуту, три, пять… Наконец преподавательница является. Николай Потапович ей говорит: «Где вы были?» Она сперва даже не поняла, удивилась. Потом спросила: «Вам как, все сказать?»— «Да, все!» Пожала плечами: «Хорошо, Николай Потапович, я была, простите, в уборной». Но он-то видит, чувствует: ложь, неправда, ничего подобного! Он давно уже засек: оставляя детей в классе, педагог идет ставить натюрморт для следующего занятия. Хотя делать это обязан в свое свободное время. Нашли, понимаете, отговорку: дети должны поработать наедине с собой! Высокой философией прикрывают обычную разболтанность. Все это он и сказал преподавательнице. Она помолчала, усмехнулась. «Николай Потапович, — спросила, — почему вы уверены, что нас надо заставлять учить детей? Мы ведь живем этим делом, оно нам нравится». Он объяснил ей: «Нравится — одно, дисциплина — другое. Потрудитесь написать докладную записку». — «О чем, Николай Потапович?» — «Куда отлучались во время урока». — «Хорошо, как вам будет угодно».

Я спрашиваю:

— И написала?

— Написала.

— Что же?

— Была, дескать, в уборной.

— И вы приняли?

— Принял. Официальный документ.

Мы молчим.

— Но это же издевательство надо мной, — страдая, говорит Николай Потапович, — разве нет?

Что мне ему ответить?

Первым из школы ушел Александр Николаевич Совлачков, один из лучших преподавателей композиции в городе, по его программе занимаются дети во всех художественных школах Ленинграда. Николай Потапович отстранил его от должности старшего преподавателя. Почему? Николай Потапович объясняет: «Совлачков сорвал важный конкурс». Обвинение серьезное. Однако мне известно: объединенный комитет уже проверял это обстоятельство. Выяснил: Совлачков, как и другие преподаватели школы, не захотел проводить конкурс формально, скоропалительно, для галочки. Потребовал дать ребятам достаточно времени, чтобы смогли по настоящему разработать тему. Объединенный комитет признал отстранение Совлачкова «ошибочным, необъективным, необоснованным и бестактным». «Как же Николай Потапович?» Некоторое время молчит. Потом роняет: «А его вообще нельзя считать художником. Совлачков — практик». — «То есть?» — «Не имеет специального художественного образования». Однако мне известно: Совлачков окончил искусствоведческий факультет Института живописи и скульптуры имени Репина, член Союза художников СССР. Ему тридцать три года, а он уже участвовал в четырнадцати выставках, проведенных в Москве и Ленинграде. В 1977 году работы его демонстрировались на советской художественной выставке в Японии. Затем — в ФРГ. Как говорится, дай бог каждому «практику»…

Ушла из школы завуч Ирина Владимировна Страдина. Пришла сюда одной из первых, в 1963 году, когда и школы-то никакой еще не было — скромный художественный кружок. Год работала без зарплаты, на общественных началах. Страдина — скульптор, член Союза художников СССР, но школа — второй ее дом: Душа, сердце этому дому отданы.

Николай Потапович Катещенко, придя директором, через три месяца Ирине Владимировне сказал: «Я вам не доверяю». Почему? Была причина? Да, была. Одному сотруднику срочно понадобилась характеристика, в тот день где-то решался его квартирный вопрос. Катещенко отсутствовал, и завуч Страдина, как всегда, как было заведено, поставив палочку «за», расписалась на характеристике.

— Ну и что? — спрашиваю Николая Потаповича. — Вы не согласны с выданной характеристикой, она неправильная?

— Характеристика совершенно правильная, — отвечает. — Но выдали ее за моей спиной. Показали мне свое пренебрежение…

Молчим. Неужели он всерьез?

— Не понимаю, — я улыбаюсь. — Вашу власть ущемили?

— Хотя бы, — отвечает, — ущемили мою власть. Правильно.

После этого случая Ирина Владимировна подала заявление: с должности завуча она уходит, сил больше нет, но оставляет за собой уроки скульптуры. Пришла однажды на занятия, узнает: Николай Потапович распорядился в класс ее не допускать. За четыре месяца до исполнения непрерывного пятнадцатилетнего стажа работы в школе, накануне пенсии… А у нее недавно трагически погиб муж, на руках трое иждивенцев.