Артур Миллер - Фокус

- Герта, нет смысла утаивать от меня правду. - Он поднял ее руку и погладил. - Прошу тебя. Расскажи мне, пожалуйста.

У нее вырвался легкий вздох. Она посмотрела в его глаза как будто чтобы оценить его. - Я расскажу, - сказала она.

Он подождал, а она облизнула губы и посмотрела на платье. - До войны я жила с одним человеком.

- Жила с ним?

- Да. Ты ведь предполагал о чем-то подобном?

- Да.

- Ну вот, так это и было. В Калифорнии.

- В Голливуде?

- В окрестностях.

- Он был актером?

- Нет, у меня никогда не было никаких актеров. Я все придумала про актера.

- Зачем?

- Не знаю. Я всегда что-нибудь сочиняю.

- Не плачь. Продолжай. Герта, не плачь, пожалуйста.

- Я не плачу.

- Что произошло? Кем он был?

- Он был хозяином того маникюрного салона для собак, о котором я тебе рассказывала.

- Это тот, который так хорошо к тебе относился?

- Да.

- Сколько вы прожили вместе?

- Около трех лет. Немного меньше.

- После того как ты пыталась петь в кино?

- Я никогда не была певицей. Не была настоящей.

- Кем же ты тогда была?

- Я была машинисткой в студии. Секретарь-машинистка. Я брала уроки вокала, но у меня ничего не вышло.

- Я удивлялся, почему ты никогда мне не пела.

- Я не умею. Не могу хорошо. Всю жизнь я хотела стать певицей. Это было единственной возможностью попасть в кино. Я имею в виду, что у меня не сногсшибательная внешность.

- Да ты рассказывала мне о прослушивании.

- Я никогда не была на прослушивании.

- Ох.

- Однажды я пробовала, но я была машинисткой, и тамошние евреи решили, что я должна оставаться машинисткой.

- Ох.

- Ну вот, больше я уже не могла это выносить. Потом я встретила этого человека, и мы подружились, и я бросила работу и мы жили вместе.

- Что же случилось?

- Какое-то время все было нормально.

Он взял ее руку по-другому. - Что же случилось? - спросил он.

Она снова оценивающе глянула на него, и снова перевела взгляд на свое платье. - Он был в порядке. Я имею в виду, что он знал толк в развлечениях. Знаешь, парень для вечеринки. Я не делаю из этого тайны, он был очень мил и у него было хорошее дело. Потом он связался с этой организацией. Там она называлась по-другому, но смысл тот же. Там существует миллион таких организаций. Против евреев. Ты же знаешь.

- Да. Как здешний Фронт.

- Правильно. Естественно, сначала я не обращала на это особенного внимания, хотя это была хорошая организация. У них было много хороших идей, которые любой поддержит.

- Что ты имеешь в виду.

- Ну, знаешь, как у Фронта. Они хотели, чтобы в Голливуде снова не было евреев. Выгнать оттуда евреев.

- Ох, - тихо сказал он.

- Но через некоторое время он дошел до того, что не мог говорить ни о чем другом, так что мне самой пришлось во всем разобраться. Он начал приводить домой разных людей, и они проводили ночи за разговорами.

- О чем же они говорили?

- О путях и средствах. Соберутся вместе после радиопередачи Кафлина и обсуждают его выступление. О таких вещах.

- Что же случилось потом?

- Ну, когда он только начал заниматься этим серьезно я не придала этому значение, но через несколько месяцев я поняла, что они берутся за дело по настоящему. Он стал у них очень большой шишкой. Когда мы бывали в тех местах, куда ходят все эти люди, они все поворачивались, когда мы входили. Я начала ходить на эти собрания вместе с ним, печатала для него письма и превратилась в его секретаря, что-то вроде этого. Он иногда получал до полутора сотен писем в неделю, на которые нужно было отвечать. У нас появился еще один новый автомобиль...

- Ему платили за это?

- Да, конечно, там крутились настоящие деньги. Я наняла прислугу. Но не кухарку. Я всегда люблю есть то, что готовлю сама. Какое-то время мы жили хорошо. Но затем в наши дела начали вмешиваться другие. Я имею в виду другие партии. Он делал все что мог, но остальные не могли собраться вместе и объединиться. Некоторые из них совсем рехнулись. Могут только твердить еврей, еврей, еврей и никакого дела. Понимаешь?

- Угу.

- Естественно, рядовые члены начали путаться в том, какая партия лучше и вскоре было так, что на одно собрание к нам приходило две тысячи человек, на другое едва пятьдесят, на следующее три тысячи. Что-то вроде этого. Мы больше никогда не знали нашей настоящей силы. Естественно сборы уменьшились, потому что рядовые члены не знали, будем ли мы существовать на следующей неделе. Как бы то ни было, кончилось это тем, что он решил, что его партия должна измениться. Он взялся за новое дело - боевые отряды. Как раз для молодых ребят, которые подходили для таких дел. Они патрулировали округу, выслеживали какого-нибудь еврея и избивали его. Они подражали Фронту. В этом они тоже добились результатов. Некоторое время я думала, что они запугали всех евреев Лос-Анджелеса. Хотя, конечно, из-за жалоб начали появляться легавые. Так что все дошло до того, что нам приходилось задерживаться в гостях допоздна только, чтобы быть уверенными, что они к нам не заявятся. Я стала очень нервной и чувствовала отвращение ко всей затее, потому что реально она ни к чему не привела. Все было очень хорошо на протяжении месяца, но как только он отменил драки, отряды начали распадаться. Они рвались в бой, а он едва ли мог позволить им это каждый вечер. Понимаешь. И все это время он боролся с другими партиями и спорил и строил планы, как опозорить их и все такое прочее. А в итоге я заработала от всего этого сильную головную боль и, в конце концов, все ему высказала.