Мария Романушко - Не под пустым небом

– Ты уйдёшь, а я буду об этом думать… Обдумывать всё это. То, что ты мне сказала…

И всё кружится и кружится за окном метель жаворонков…

Он смотрит на меня нежно, с улыбкой. Берёт за руку, гладит её.

– Вот мы с тобой встретились – теперь можно и умирать, – говорит он.

– И не вздумай! – смеюсь я. – Не для того же мы встретились!

– Доця моя любимая! Жалею только об одном: что не могу уже тебя поносить на руках…

– Да, я уже немножко выросла для этого, – смеюсь я.

– Не в этом дело! Причина – в моём никуда не годном моторе. (Он показывает на сердце). А так бы взял тебя на руки – и понёс! До самой Одессы…

– Это я тебя понесу, папочка! – говорю я.

(Странно, почему я так сказала?… Что за нелепые слова вылетели из меня?)

Я смотрю на него, всматриваюсь в его открытое, светлое лицо, изучаю каждую его черточку… Прямой длинный нос (как у меня), умный, красивый лоб, кожа светлая, лёгкий румянец (как у меня), красиво очерченная линия волос, а волосы – тёмно-каштановые, прямые, мягкие, но непослушные, рассыпчатые – как у меня… Сколько же у нас общего! Точнее: сколько же у меня от него!

Я смотрю в его синие-пресиние глаза… в них такая глубина! Как будто само небо смотрит на меня из этих бездонных глаз…

И, день за днём, освобождаюсь от своего самого горького комплекса – недолюбленности, безотцовщины. Господи, у меня есть отец! У МЕНЯ ЕСТЬ ОТЕЦ. И к тому же, такой прекрасный! Я так люблю его! И он любит меня. Спасибо Тебе, Господи, за этот сказочный подарок! Я Тебя люблю, Господи! Ты – добрый, Ты – щедрый…

Я больше не буду горевать о том, что мои родители – не циркачи (ах, как я мечтала об этом в детстве!), я больше не буду горевать о том, что родилась не у Каптеревых, или у папы Кирюши…

Вот мой отец. Настоящий. От Бога.

Другого и быть не могло.

Откуда я взялась? Вот от этих корней, от этой ветки… Как я получилась такая, какая я есть? Вот от этой жгучей смеси тоски и горячности, смятения и страсти, мягкости и упрямства… Теперь знаю, откуда.

– Только ты мог быть моим отцом. Только ты!

– Спасибо тебе, доця.

Он сказал, что был однажды (перед первой операцией) в клинической смерти.

– А свет в конце тоннеля видел? – тут же спросила я, потому что совсем недавно прочла книгу «Жизнь после жизни» Моуди, её мне дала мама Кошка, это была почти слепая машинопись. Эта книга гуляла тогда по Москве, и все ею зачитывались.

– Знаю, какую книгу ты имеешь в виду, – сказал отец. – Читал. Но должен тебя огорчить: ни тоннеля, ни света в его конце не видел.

– Как же так? – спросила я. – Все видят.

– Но я, к сожалению, не видел. И не хочу ничего выдумывать.

– Но ведь там что-то есть?

– Не знаю, – сказал он. – Хотелось бы, конечно, так думать. Но лично я никаких подтверждений тому не получил.

– Может, ты просто… забыл?

– Если забыл – то забыл. Извини, если огорчил тебя.

Он улыбается – своей белозубой одесской улыбкой. И говорит:

– Если б я знал, что мы будем с тобой об этом говорить, я бы постарался получше всё разглядеть, и всё запомнить. Мне, откровенно говоря, самому обидно: спутешествовал на тот свет – и никаких впечатлений. Легкомысленный у тебя отец, доця! Вот, вернули на землю поднабраться ещё ума-разума. А главное – вот зачем вернули! чтобы нам с тобой встретиться! чтобы исполнилось самое моё большое желание!

– И моё тоже!

– Но смерти я действительно перестал бояться после этого. Смерть – это не больно. То, что ей предшествует – да, но сама смерть – это избавление от боли. Порой, когда уж очень припечёт, даже хотелось порой, чтобы всё это кончилось. Так надоела мне эта катавасия с моим испорченным мотором.

– Странно… ты же казачьих кровей, бабушка твоя до девяноста лет дожила и ничем не болела. Что случилось-то с твоим сердцем? Когда это всё началось?

– Никто не знает, когда это всё началось, но видимо, давно, может, ещё в заключении. Но сердце моё вело себя странным образом – оно никогда не болело, а боль я ощущал в правом боку, причём, очень сильную. Врачи пришли к заключению, что у меня больна печень, и много лет лечили мою печень, даже в санаторий несколько раз ездил. Но однажды зимой заболел гриппом, была тогда сильнейшая эпидемия, участковые врачи не справлялись с вызовами, и тогда попросили выйти на работу врачей-пенсионеров. И вот, приходит ко мне по вызову старенькая-престаренькая доктор, прослушала она меня и говорит: «Как вам, батенька, в таком молодом возрасте удалось так угробить своё сердце?» Я говорю: «Я меня сердце здоровое. А вот печень да, барахлит». А она говорит: «Ерунда это всё! Печень у вас – здоровая, как у быка. А вот сердце совершенно разрушено, как у дряхлого старика!» Я страшно удивился, говорю: «Я сердца совсем не чувствую, оно у меня совершенно не болит. Только вот печень». А она говорит: «Это ваше сердце вам сигналит. Оно часто отдаёт – кому в руку, кому в лопатку, кому в печень». И велела срочно пройти обследование. Но я этого сделать не успел – через неделю после того гриппа упал на улице с инфарктом… лежал на земле, в грязи… а мимо шли люди и говорили: «Вот, до чего допился!» Было обидно. А боль была такая сильная, что даже не мог ничего сказать, не мог попросить о помощи… А потом – чернота… Когда очнулся в реанимации, мне сказали: «Вытащили тебя, парень, буквально с того света!» Ещё сказали, что только операция может меня спасти. Но в Одессе таких сложных операций не делают. Стали искать, где делают. Оказалось, в Новосибирске. Поехал в Новосибирск, к доктору Алксу.