Альберто Моравиа - Презрение

Однако человеку всегда хочется верить, даже когда он знает, что верить больше не во что: я получил доказательства того, что Эмилия меня больше не любит, и все-таки у меня оставались некоторые сомнения или, скорее, надежда на то, что я неверно истолковал, в сущности, очень незначительный эпизод. Я говорил себе: не надо ускорять события, пусть Эмилия сама скажет, что она тебя больше не любит, ведь только она одна может представить доказательства, которых тебе пока еще не хватает... Такие мысли проносились в моей голове одна за другой, а я сидел на диване и напряженно смотрел в пустоту. Потом дверь отворилась, и в комнату вернулась Эмилия.

Не глядя на нее, я сказал:

- Скоро позвонит Баттиста, он собирается предложить мне работу над новым сценарием... Над очень серьезным сценарием.

- Ну и что же, ты доволен? донесся до меня ее спокойный голос.

- На этом сценарии, продолжал я, можно хорошо заработать... Во всяком случае, вполне достаточно, чтобы внести два очередных взноса за квартиру. На этот раз она промолчала. Я продолжал:

- Кроме того, этот сценарий будет много значить и для моей дальнейшей работы... Если я его сделаю, мне закажут еще... Речь идет о большом фильме.

Она спросила рассеянно, как человек, который разговаривает, не желая отрываться от книги:

- А что это за фильм?

- Не знаю, ответил я. Затем, немного помолчав, произнес почти торжественно: Но я решил от него отказаться.

- А почему? Тон ее был по-прежнему спокойный и

безразличный.

Я встал, обогнул диван и сел напротив Эмилии. Она читала журнал, но, заметив, что я сел напротив нее, опустила его и взглянула на меня.

- Потому что, признался я откровенно, тебе известно, как ненавистна мне эта работа. Я занимаюсь ею только во имя сохранения твоей любви... ведь надо платить за квартиру, которой ты так дорожишь или делаешь вид, что дорожишь. Но теперь я твердо знаю: ты меня больше не любишь... И все это уже ни к чему...

Эмилия смотрела на меня, широко раскрыв глаза, не

произнося ни слова.

- Ты меня больше не любишь, продолжал я, и я не намерен браться за эту работу... Ну а квартира? Что ж, заложу ее или продам... Короче говоря, дальше так жить я не могу, настало время сказать тебе об этом... Ну вот, теперь ты знаешь все... Скоро позвонит Баттиста, и я пошлю

его к черту.

Я высказался. Наступила минута для решительного объяснения, которого я так долго и мучительно жаждал и которого так боялся. При мысли об этом я почувствовал почти облегчение и с неожиданной для Эмилии смелостью взглянул на нее: итак, что она мне ответит?

Эмилия немного помолчала. Ее явно удивила резкость моего тона. Наконец, желая выиграть время, она спросила уклончиво:

- Но что заставляет тебя думать, будто я тебя больше не люблю?

- Все, ответил я порывисто.

- Например?

- Прежде всего скажи, правда это или нет? Эмилия упрямо повторила:

- Нет, ты скажи, что тебя заставляет думать, будто это так.

- Все! - снова сказал я. То, как ты говоришь со мной, как смотришь на меня, как со мной держишься... Все... Месяц назад ты пожелала спать одна. Прежде ты этого не хотела.

Эмилия смотрела на меня, не зная, что ответить. Потом я увидел, что в глазах ее вспыхнул огонек внезапно принятого решения. Вот сейчас, подумал я, она решила, как вести себя со мной, и потом уже не отступит от этого, что бы я ни говорил и ни делал.

Наконец она мягко сказала:

- Уверяю тебя, я готова даже поклясться, что не могу спать с открытым окном... Мне нужно, чтобы было темно и тихо, клянусь тебе.

- Но я же предлагал тебе спать с закрытыми окнами.

-Видишь ли, она заколебалась, я должна тебе сказать, что ты не умеешь спать тихо.

- То есть как?

- Ты храпишь. Она слегка улыбнулась, а затем добавила: Каждую ночь ты будил меня своим храпом... Потому я и решила спать одна.

Ее слова о том, что я сильно храплю, смутили меня. Но мне трудно было этому поверить: я спал с другими женщинами, и ни одна из них не говорила мне, что я храплю.

- Ты не любишь меня, сказал я, потому что жена, которая любит своего мужа... мне стало немного стыдно, я помолчал немного, подыскивая подходящие слова, не относится к любви так, как ты... с некоторых пор.

Эмилия сразу же возразила, и в тоне ее я почувствовал скуку и раздражение:

- Не знаю, чего ты хочешь... Я принадлежу тебе всякий раз, как ты пожелаешь... Разве я тебе когда-нибудь отказывала?

Когда у нас заходил разговор о подобного рода вещах, обычно смущался и стыдился только я. Обычно такая сдержанная и скромная, Эмилия в минуты нашей близости, казалось, не знала ни стыда, ни смущения. Меня всегда поражала и привлекала та естественность и прямота, с какой она говорила о чувственной стороне любви откровенно, поразительно свободно, без тени недомолвок или сентиментальности.