Фарли Моуэт - Собака, которая не хотела быть просто собакой

Он уже быстро приближался к похоронной процессии сзади, а люди в трауре его не замечали. Однако мой свист, вероятно, услышал помощник владельца похоронного бюро, так как этот высокий молодой человек медленно обернулся. Меня клерк не заметил, так как я уже укрылся за ивами и предоставил несчастного его незавидной судьбе. Мужчина увидел Матта, приближающуюся обезумевшую собаку.

Тут появился скунс: маленький, возможно родившийся только в эту весну зверек; он, должно быть, заблудился в незнакомой местности. Неуверенно двигаясь между надгробными плитами, он пытался определить, который из врагов наиболее опасен -- Матт или высокий человек в цилиндре, -- и сделал ошибочный вывод, свернул не туда. Я сомневаюсь, чтобы помощник владельца похоронного бюро или Матт видели, куда скунс спрятался, но Матт во всяком случае чуял, что зверек где-то близко. Помощник же не знал этого. Он побежал навстречу Матту, очевидно чтобы перехватить собаку. Губы его сердито шевелились, он был зол.

Все трое сошлись в одном месте -- под сенью обелиска из розового мрамора.

Произошел весьма неприятный инцидент, правда, не без некоторой компенсации, так как он убедил моих родителей, что центр большого города -не подходящее для нас местожительство. Печальный случай сразу же привел папу к решению переехать в деревню примерно в сорока милях от города.

Мне, недавно расставшемуся с просторами Запада, эта деревня казалась странным маленьким селением. В ней царила нездоровая атмосфера корсетов, потрескивающего китового уса и заносчивой воображаемой светскости, которая присуща многим жителям деревушек в восточной части Канады. Мне было не по себе среди здешних мальчиков и девочек моего возраста, меня озадачивала их трезвая и решительная враждебность. Я не понимал настороженности наших соседей и не мог найти средства развеять нависшую над нами атмосферу подозрительности.

Возможно, что большей долей этого холодного приема мы были обязаны нашему новому дому. До нас он принадлежал скульптору, человеку, недостаточно талантливому в своем искусстве, но скрывавшему эту слабость вызывающей сверхмодной манерой творчества. Дом у него был завален плодами его опытов, и мы подозреваем, что он продал свое жилище именно потому, что видел в этом единственную возможность избавиться от детищ своего комплекса неполноценности. Большинство его творений составляли бесконечно однообразные повторения нагого женского торса, а многие другие были совершенно загадочны. Мне вспоминается, например, одна скульптура, вырезанная из дерева, которая больше всего походила на велосипедное колесо, помятое паровозом. Она называлась "Дырки в душе". По какой-то причине скульптура раздражала Матта, и, когда мы выставили ее на задний двор, он мог стоять и пялиться на нее по целому часу, слегка оскалив зубы, с гримасой явного отвращения.

Однако печать отверженности на этом доме объяснялась не манерностью исчезнувшего скульптора. Он был художником, а этого было достаточно для того, чтобы почти в любом уголке аграрного Онтарио он и его жилище считались бы подозрительными. В мире найдется мало таких мест, в которых жители были бы так агрессивно настроены против любого проявления причастности к культуре, как в деревнях Центрального Онтарио. Там люди обладают в этом отношении стойкостью, которая восхитила бы самого святого Игнатия Лойолу 38.

Мы винили этот дом в холодности оказанного нам приема. Однако, несмотря на его мрачное прошлое, нам он понравился. Его входная дверь спокойно взирала на степенную окраину человеческой общины; а дверь черного хода открывалась на вольные просторы сельской местности. Раскинувшиеся по соседству поля были пристанищем не только для Матта и меня, но и для многих других существ, среди которых не последнее место занимало семейство скунсов.

Мы видели их почти ежедневно и с особым чувством покорности ждали неизбежных столкновений, но, как ни странно, не знаю почему, столкновений не происходило. Осмелюсь высказать догадку, что Матт тоже чувствовал гнет нашей изолированности от общества, и у него просто не было настроения ссориться даже со скунсами. Скунсы тоже не проявляли воинственности, и все же мы оставались в состоянии неуверенности и опасения до тех пор, пока первые сильные морозы не возвестили нас о том, что скунсы залегли на зимнюю спячку.

В том доме, в подвале с земляным полом, хранились запасенные на зиму овощи и консервы, а также бочка яблок из графства Принс-Эдвард. С улицы в погреб вел ход, снабженный парой массивных дверей, которые были всегда на запоре, а щели в них законопачены на случай морозов. Папа и я потратили целое воскресенье, тщательно затыкая многочисленные дырки в фундаменте, и, когда мы закончили свою работу, даже мышь не могла бы здесь ни войти, ни выйти.