Фарли Моуэт - Собака, которая не хотела быть просто собакой

Пол был затянут парусиной, но она была не новая и пропускала воду. Через нее уже просочилось вполне достаточное количество дождевой воды, чтобы размочить дно картонной коробки со змеями. Змеи были, вероятно, встревожены не менее чем мы, и, когда Гектор наступил на одну из них, бедное животное конвульсивно обвилось вокруг его лодыжки.

Голосовая реакция Гектора на этот новый раздражитель была настолько пронзительной, что разбудила моих родителей в прицепе. Сквозь шум ливня и раскаты грома донесся голос папы. Он кричал:

-- Проснись! Просни-ись, Гек-то-о-ор! Тебе снится страшный сон!

И как несколько недель спустя Гектор признался нашему общему другу в гостинице Альберт-отель, "это было не очень далеко от истины. Вы понимаете, что я имею в виду!"

Та ушастая сова оказалась первой из моих сов. За ней последовало еще много других, но самыми памятными были большие ушастые совы, которые вошли в нашу семью в следующем году.

Учитель биологии в моей школе был страстным фотографом-натуралистом, и у него была сокровенная мечта: сделать серию снимков большой ушастой совы. Он поручил мне разыскать ее гнездо. Это задание пришлось мне по душе, и, когда следующей весной растаял снег, я начал поиски вместе с Брусом Биллингсом, мальчиком моего возраста и тоже влюбленным во всякую живность.

В конце каждой недели Брус и я укладывали наши ранцы-рюкзаки и шагали по тополевым рощам в поисках сов. Вечером мы сооружали из веток шалаш, разводили костер: готовили ужин -- яичницу с грудинкой и чай. Когда темнело, мы ложились на молодую траву и слушали песни прерий. Издалека доносилось тявканье койота, на которое эхом откликались другие, и эти звуки постепенно замирали вдали. С озерков неслось кваканье лягушек, а ветер приносил пронзительные голоса куликов, совершающих ночной перелет. Иногда слышались трубные крики канадских журавлей, пролетавших так высоко над нами, что на фоне диска луны они казались не крупнее мошек.

Но вообще-то наши уши были настроены на волну других голосов. Мы прислушивались, не раздастся ли хриплое "ху-ху-ху-у" большой ушастой совы, и, когда наконец одна из них подавала голос, мы клали на землю ветки, отмечая направление звука.

С первыми проблесками рассвета мы просыпались мокрые от росы и жаждали согреться у костра. Позавтракав, мы втроем шли по направлению, которое указывали нам прутики, причем Матт мчался вперед, словно разведчик, а мы начинали обследовать в указанном направлении каждую тополевую рощицу.

Поиски всегда бывали долгими, но скучными -- никогда. Каждая рощица имела своих обитателей, и если это были не те, кого мы искали, то и сами по себе они были очаровательны. По краям рощиц на нас бесстрашно цокали лесные гоферы, так как они, по-видимому, чувствуют расположение к человеку и не бегут от пего, как это делают на равнинах их собратья шафрановой окраски. В пределах каждой рощи мы обычно находили хотя бы одно крупное гнездо, расположенное высоко на тополе. Часто это было жилище ворон, и пронзительная

брань его обитателей долго сопровождала нас. Иногда виднелось огромное, с крышей, гнездо парочки сорок. Порой оказывалось, что брошенное воронье гнездо занято ушастыми совками. Их озорные, похожие на кошачьи головки нервно следили за нами, когда мы проходили мимо. Иногда гнездо бывало занято ястребом-тетеревятником, самым нарядным из семейства соколиных, или парой болынекрылых ястребов, канюков Свенсона, или краспохвостых канюков.

На лужайках между рощами прямо из-под наших ног из короткой молодой травы взлетали луговые жаворонки и вечерние воробьи. Их гнездышки оставались скрытыми до тех пор, пока их не обнаруживал фыркающий нос Матта. Матт никогда не разорял птичьих гнезд. Он только отыскивал их для нас, а затем стоял рядом, в то время как мы шарили и заглядывали внутрь, а иногда брали одно из яиц.

Самый волнующий момент наступал, когда мы наконец останавливались под большим неряшливым гнездом на высоком тополе и, всмотревшись, убеждались, что нашли жилище наикрупнейшей из сов. Волнение от этой редкой удачи можно, пожалуй, сравнить только с чувством человека, залезающего на дерево к гнезду огромной птицы, когда из осторожности прикрываешь глаза, но время от времени вынужден украдкой взглядывать на грозного стража. Только один раз, защищаясь, сова действительно ударила меня, хотя и в тот раз удар был скользящий, легкий (возможно, птица просто не рассчитала). Но стремительное пикирование птицы, которая отвернула в сторону, пролетев мимо моей головы на расстоянии не больше ширины ладони, размах крыльев в пять футов -- все это было мне, мальчишке, так же страшно, как страшно нападение льва взрослому мужчине.