Фарли Моуэт - Собака, которая не хотела быть просто собакой

В день открытия охоты мы с папой были на ногах задолго до рассвета (в ту ночь мы по-настоящему и не ложились). Погрузив ружья и все наше имущество на тряское сиденье Эрдли, мы покатили сквозь сумрачную пустоту спящего города на широкую равнину. Чуть брезжило, когда мы уже неслись по прямым грунтовым дорогам и за кормой Эрдли клубилась пыль, кроваво-красная в рассеянном свете задней фары. Случайные зайцы делали гигантские прыжки в конусах света от передних фар или мчались рядом с нами по придорожным кюветам, похожие на призрачных скаковых лошадок, сопровождающих наш маленький автомобиль.

Поля по обе стороны дороги были уже давно сжаты, зерно обмолочено. Теперь жнивье при зарождающемся рассвете стояло мертвенно-бледное, неживое, седое, как борода старика. Тонкие, почти невидимые линии оград и колючей проволоки тянулись до самого горизонта, сплошную линию которого нарушали только неясные контуры элеваторов в невидимых деревушках где-то там, на краю света. Время от времени мы пролетали мимо группы тополей, сохранивших только отдельные пятна уже обреченных желтых листьев. Изредка попадалась хижина фермера -- обшитая горбылем, серая, источенная пыльными бурями и сильными зимними ветрами.

Думается, что пейзаж был унылым, но тем не менее он пробуждал во мне ощущение бесконечной свободы и раскованности, которое не понять тем, кто живет в пределах цивилизованного Востока. Нам не попадалось ничего омерзительного для созерцания, гнета запустения не ощущалось. В состоянии восторга мы смотрели, как солнце выплывает из-за горизонта, а дымка от рассеивающихся облаков пыли переливается в изумительном и щедром потоке света.

После того памятного утра мне довелось любоваться восходом солнца в прерии много раз, но желание видеть это чудо снова и снова остается неутоленным.

Наконец мы повернули па восток. Теперь лучи солнца били нам в глаза. Маленький Эрдли выбрасывал из-под танцующих колес клубы пыли. Настало утро. Я не мог дольше сдерживать своего нетерпения.

-- Где мы отыщем птиц? -- спросил я.

Дело в том, что почти целый год папа лихорадочно собирал сведения по охоте со стрельбой влет. Он прочитал множество книг, побеседовал с двумя десятками старых охотников и думал, что уже стал специалистом.

-- Это зависит от того, на каких птиц охотишься, -- отвечал он с напускной небрежностью. -- Раз сезон охоты на тетерева еще не открыт, то мы ищем гуннов, -- объяснял папа с видом знатока, пользуясь этим жаргонным обозначением степного тетерева и венгерской куропатки, -- а гунны любят выбираться на рассвете на дороги клевать гальку. Мы можем увидеть их в любой момент. Я поразмыслил над сказанным.

-- На этих дорогах нет никакой гальки, только пыль, -- сказал я, как мне казалось, с убедительной логикой.

-- Конечно, здесь нет никакой гальки, -- ответил папа сухо. -- "Клевать гальку" -- такое выражение. В данном случае это безусловно означает купаться в пыли. А теперь прикуси язык и смотри в оба.

Размышлять было некогда, так как в следующий миг папа резко нажал на тормоза, Эрдли пронзительно взвизгнул, затрясся и остановился.

-- Вот они! -- зашептал папа горячо. -- Ты оставайся у машины. Я подкрадусь по канаве и спугну их на тебя.

Было уже совсем светло, но, сколько я ни напрягал зрение, мне удалось лишь мельком заметить несколько сероватых силуэтов, суетившихся в придорожной канаве ярдах 12 в сорока впереди. Тем не менее я зарядил свое ружье и, в невероятном возбуждении выскользнув из автомобиля, сжавшись в комок, замер у переднего крыла. Папа уже двинулся по канаве с ружьем под мышкой и, маскируясь, почти зарылся лицом в сухую траву. Вскоре он исчез из виду, и некоторое время передо мной все было неподвижно, кроме одинокого гофера, который высунул голову у столба ограды и насмешливо посвистывал.

Мне казалось, что папы нет уже целую вечность, но в тот момент я не знал, что он впервые познакомился с перекати-полем. Это ужасный сорняк. Его высохшие и колючие стебли каждую осень перекатываются по равнине на расстояние многих миль, сбиваясь в непроходимые клубки за заборами или в глубоких придорожных канавах. В тот год был очень большой урожай на перекати-поле, и канава, по которой папа пробирался, была забита им.

Папа испытывал ужасные страдания, но продолжал двигаться, затем внезапно выскочил из канавы, прицелился в шумную стайку вспорхнувших птиц и выстрелил случайно сразу из двух стволов. Тут же он снова исчез, так как двойная отдача дробовика двенадцатого калибра равносильна нокауту мощным ударом в челюсть справа.