Симона Бовуар - Мандарины

В реальной жизни, утверждала де Бовуар, знакомство с Ольгой Козакевич натолкнуло ее и Сартра на дерзкую мысль: создать «трио» — союз трех любящих, двух женщин и одного мужчины. Но весь этот глубоко продуманный план при воплощении в жизнь рухнул под действием незыблемых законов психологии: оказалось, что ревность невозможно устранить волевым решением [13] Нет никаких сомнений в том, что идея создания «трио» целиком и полностью принадлежит Сартру. С двадцатилетнего возраста он любил бравировать тем, что абсолютно лишен чувства ревности (об этом см.: Gerassi 1992.). . И в этом смысле написание «Гостьи», по словам де Бовуар, было для нее своеобразным катарсисом, очищением от подавленной, но непобежденной враждебности по отношению к Ольге. Определяющая черта женского характера, настойчиво культивируемая воспитанием, — пассивность, в принципе исключающая стремление заставить мир считаться с нашими взглядами и волей. Эта заданная от рождения ситуация помешала бы осуществиться и призванию де Бовуар, но она преодолела ее так, как это делают люди исключительные: обратила себе на пользу. Женская судьба, женские горести и тайные муки стали источником ее вдохновения и главной темой творчества.

По замечанию французской исследовательницы Натали Иник, «Гостья» выглядит как попытка наметить переход от классической фигуры женщины — покорной жертвы, находящейся под угрозой разрыва с любимым, к современной фигуре независимой женщины, приемлющей такую же свободу в любовных отношениях, какую нередко позволяет себе женатый мужчина. Но это лишь иллюзия перспективы: за этой версией просматриваются тупики нежизнеспособной ситуации и уловки самообмана. В результате свободная женщина готова защищать свое место рядом с любимым, не останавливаясь даже перед убийством соперницы (об этом см.: Heinich 1996 ).

Сартр и де Бовуар тяжело восприняли позорное поражение Франции в войне и, несмотря на трудности, связанные с оккупацией, не оставили писательской деятельности. Однажды, в начале 1943 года, писатель и публицист Жан Тренье в присутствии де Бовуар обсуждал с Сартром проект публикации сборника статей, в которых отразились бы идеологические тенденции времени. «А вы, мадам, вы — экзистенциалистка?» — спросил он у нее. Поначалу де Бовуар не уловила смысла этого слова, только что пущенного в обращение основоположником католического экзистенциализма Габриелем Марселем. Когда Гренье растолковал де Бовуар смысл поразившего ее определения, она согласилась написать эссе для его сборника и тем самым внести свою лепту в попытки мыслителей разного толка исследовать становление человеческого мира в его зависимости от деятельности экзистенциального субъекта. Де Бовуар увлекла идея разработки «морали свободы в духе экзистенциализма», к тому же захотелось более отчетливо обозначить отличия собственной философской позиции от позиции Сартра. Если Сартр полагал, что только ситуации бывают разными, а свобода у всех одна, то, по мнению де Бовуар, и свобода свободе рознь.

Три месяца потратила она на написание «Пирра и Цинеаса» («Pyrrhus et Cinéas», 1944). Сюжет эссе заимствован у Плутарха: Пирр перечисляет страны, которые мечтает покорить, а Цинеас предлагает ему отказаться от бессмысленных завоеваний. Что предпочтительнее: деяние или созерцание? Де Бовуар приходит к заключению, что всякое действие чревато риском и угрозой поражения. Долг человека перед собой в том, чтобы соглашаться на риск, но отвергать даже мысль о грядущем поражении.

Когда в начале 1943 года во Франции усилилось «интеллектуальное» сопротивление, Сартр и де Бовуар, верные своим философским взглядам, приняли решение жить так, как если бы были уверены в том, что ситуация скоро изменится к лучшему и цензура не помешает их произведениям найти своего читателя. Вот почему в самые трудные годы войны де Бовуар начала писать роман о Сопротивлении «Кровь других» («Le Sang des autres», 1945). Он проникнут атмосферой разочарования в обещаниях счастья и прогресса, щедро раздариваемых буржуазной цивилизацией. В нем де Бовуар рассмотрела проблемы ответственности человека за все, что делает он сам, и за поступки, на которые толкает других. Когда в 1948 году «Кровь других» опубликовали в США, роман восприняли там как «учебник экзистенциализма», и не без оснований. Морис Бланшо отнес это произведение к «романам идей», и де Бовуар была вынуждена признать справедливость его критики. Слишком сильным оказалось ее желание немедленно, в назидание всем, облечь опыт войны в слова, признавала она. Это желание заставило писательницу забыть о том, что «идейное произведение не только ничего не показывает, но и доказывает одни банальности» (Ibid.: 560). Идейный роман, полагает она, навязывает одну истину, которая затеняет все остальные и замалчивает бесконечный круг спорных вопросов.