Симона Бовуар - Мандарины

— Надеюсь, ты на меня не сердишься, — сказал Скрясин.

— Конечно нет, ты выпил. Как дела? Ты по-прежнему живешь здесь?

— Да. Я спустился, чтобы поздороваться с тобой, надеялся, что бомонд разошелся. Ты выступал перед ними? И Клоди хочет, чтобы я тоже выступил перед ними?

— Это неплохая публика, — заметил Воланж, с непринужденным видом подходя к ним. Одарив окружающих чуть заметной надменной улыбкой, он остановил взгляд на Ламбере. — Люди с большими деньгами притворяются легкомысленными, но на деле отлично понимают, чего стоят истинные ценности. Роскошь Клоди, например, очень искусна.

— От роскоши меня тошнит, — сказал Скрясин. Мари-Анж прыснула со смеху, и Луи строго взглянул на нее.

— Вы имеете в виду фальшивую роскошь, — снисходительно заметила Югетта.

— Фальшивая, настоящая — какая разница, не люблю роскошь, и все.

— Как можно не любить роскошь? — спросила Югетта.

— Я не люблю людей, которые любят роскошь, — уточнил Скрясин. — В Вене, — добавил он вдруг, — мы жили в лачуге втроем, и у нас на всех было одно пальто; мы подыхали с голода. Это было самое прекрасное время в моей жизни.

— Это свидетельствует о весьма любопытном комплексе вины, — с насмешкой молвил Воланж.

— Я знаю свои комплексы, они тут ни при чем, — сухо ответил Скрясин.

— Очень даже при чем! Вы оба пуритане, как все люди левых взглядов, — сказал Воланж, оборачиваясь к Анри. — Роскошь вас шокирует, потому что вы не выносите мук совести. Такая суровая требовательность опасна; сначала отказываются от роскоши, потом постепенно отказываются от искусства и поэзии.

Анри ничего не ответил; он не придавал значения словам Воланжа, но с интересом наблюдал, как он изменился с момента их последней встречи: в его голосе, улыбках не осталось и следа приниженности. К нему полностью возвратилось его былое высокомерие.

— Искусство и роскошь — это не одно и то же, — робко заметил Ламбер. Нет, — согласился Луи. — Но если никого больше не будет мучить совесть,

если зло исчезнет с земли, искусство тоже исчезнет. Искусство — это попытка интегрировать зло. Организованные прогрессисты хотят устранить зло: они обрекают на смерть искусство. — Он вздохнул: — Мир, который они нам обещают, будет очень скучным. Анри пожал плечами:

— До чего же вы чудные, противники организованных прогрессистов. То вы предрекаете, что никогда не удастся устранить несправедливость, то заявляете, что жизнь станет пресной, вроде пасторали. Ваши аргументы можно обратить против вас!

— Мысль о том, что зло необходимо искусству, кажется мне очень интересной, — сказал Ламбер, устремляя на Луи вопросительный взгляд.

Клоди положила ладонь на руку Анри.

— Вот Люси Бельом, — сказала она, — вон та высокая, очень элегантная брюнетка; пойдемте, я представлю вас ей.

Она указывала на долговязую сухую женщину в черном; была ли она элегантна? Анри никогда хорошенько не понимал смысла этого слова: на его взгляд, существовали женщины привлекательные и другие, которые таковыми не являлись; эта относилась к числу последних.

— А вот мадемуазель Жозетта Бельом, — сказала Клоди.

Малютка была безусловно красивой, но на роль Жанны этот светский силуэт совсем не подходил; меха, духи, высокие каблуки, красные ногти, скрученные жгутом янтарные волосы — роскошная кукла среди всех прочих.

— Я прочитала вашу пьесу, она великолепна, — уверенным тоном заявила Люси Бельом. — И я не сомневаюсь, что она может принести много денег: у меня нюх на такие вещи. Я говорила об этом Вернону, директору «Студии 46», он мой большой друг. Пьеса его очень заинтересовала.

— Он не находит ее слишком скандальной? — спросил Анри.

— Скандал может пойти на пользу пьесе или провалить ее; это зависит от многих вещей. Думаю, я смогу убедить Вернона пойти на риск. — Наступило молчание, затем, без всякого перехода, едва ли не нагло, Люси продолжала: — Верной будет склонен дать шанс Жозетте; пока она играла лишь маленькие роли, ей всего двадцать один год, но она владеет мастерством и поразительно чувствует образ; мне хотелось бы, чтобы вы послушали ее в большой сцене из второго акта.

— С удовольствием, — сказал Анри. Люси обратилась к Клоди:

— У вас нет спокойного уголка, где малютка могла бы показать сцену?

— О! Только не теперь, — взмолилась Жозетта.

Она испуганно смотрела на мать и на Анри; у нее не было уверенности, столь привычной роскошным манекенам; казалось, ее скорее смущала собственная красота; она была по-настоящему красива с этими огромными темными глазами, тяжеловатым ртом и чистой, матовой кожей под рыжеватыми волосами.