Фланнери О'Коннор: На вершине все тропы сходятся

- Подожди меня. Я вернусь, сниму шляпу и завтра же отнесу ее в магазин. Просто не знаю, что это на меня нашло. Лучше уплачу эти семь долларов за газ.

Джулиан злобно схватил ее за руку.

- Ты не понесешь ее в магазин. Она мне нравится, - сказал он.

- И все-таки, - сказала мать, - мне не надо было...

- Замолчи и носи ее на здоровье, - с тоской проговорил он.

- Это чудо, что мы еще можем хоть чему-нибудь радоваться, когда все на свете перевернулось вверх дном.

Джулиан вздохнул.

- Конечно, - продолжала мать. - если всегда помнить, кто ты, можно позволить себе бывать где угодно.

Мать говорила эти слова каждый раз по дороге в гимнастический зал.

- Большинство женщин, которые там занимаются, не принадлежат к нашему кругу, - продолжала она. - Но я со всеми одинаково любезна. Я знаю, кто я.

- Плевать они хотели на твою любезность, - грубо сказал Джулиан. - О том, кто ты есть, помнит только твое поколение. Ты очень заблуждаешься насчет того, кто ты и каково теперь твое положение в обществе.

Мать спять остановилась и негодующе посмотрела на него.

- Я очень хорошо знаю, кто я, - сказала она. - Если ты забыл свой род, мне стыдно за тебя.

- О, черт, - сказал Джулиан.

- Твой прадед был губернатором этого штата. Твой дед был богатый плантатор. Твоя бабка - из семьи Годхай.

- Да ты посмотри, где ты живешь, - сказал Джулиан, едва сдерживаясь. Резким взмахом руки он показал на окружающие дома, убогость которых немного скрашивали густеющие сумерки.

- Ну и что же! Не место красит человека, - сказала мать. - У твоего прадеда была плантация и двести рабов.

- Рабов больше нет, - сердито буркнул Джулиан.

- Им жилось гораздо лучше, когда они были рабами, - сказала мать.

Джулиан чуть не застонал: его мать села на любимого конька и понеслась на нем, как экспресс на зеленый свет. Он знал каждую остановку, каждый разъезд, каждую низину на ее пути. И он точно знал, в какую минуту ее разглагольствования торжественно подкатят к "конечной станции". "Нет, это смешно. Это просто невероятно. Да, они должны стать людьми, но по свою сторону забора".

- Давай не будем об этом, - сказал Джулиан.

- Я знаешь кого жалею? - продолжала мать. - Я жалею людей смешанной крови. Вот чье положение поистине трагично.

- Может, поговорим о другом?

- Представь себе, что мы - ты и я - наполовину белые, наполовину черные. У нас было бы раздвоение чувств.

- У меня сейчас раздвоение чувств, - простонал Джулиан.

- Ну хорошо, давай говорить о чем-нибудь приятном, - сказала мать. - Я помню, как я ездила к дедушке, когда была маленькая. Тогда в доме на второй этаж вела широкая парадная лестница. На первом этаже была кухня. Там так приятно пахли известкой стены: я очень любила ходить туда. Сяду на стул, прижмусь носом к стенке и нюхаю. Владельцами поместья были Годхаи, но им пришлось заложить его. Они были в стесненных обстоятельствах. А твой дедушка Честни выплатил долг по закладной и спас поместье. Но какие бы ни были у них обстоятельства, они всегда помнили, кто они.

- Без сомнения, им напоминали об этом их разрушающиеся хоромы, - заметил Джулиан.

Он всегда говорил о старом доме презрительно, но думал о нем со щемящей болью. Он видел его однажды, когда был совсем маленький и дом еще не был продан. Парадная лестница прогнила, и ее разобрали. В доме жили негры. Но в воображении Джулиана дом всегда рисовался таким, каким его помнила мать. Он часто видел его во сне. Он всходил на широкое крыльцо, останавливался, слушал, как шумит ветер в тугих кронах дубов, потом через широкий холл шел в гостиную и долго смотрел на старые вытертые ковры и поблекшие гардины. Ему казалось, что мать его не могла любить старый дом. как любил бы его он, Джулиан. Он отдал бы все на свете за его обветшалую элегантность. Поэтому он так ненавидел все другие места, где им с матерью приходилось жить, - а ей было все равно. Она называла свою нечувствительность "уменьем приспособляться".

- И еще я помню старую Каролину, мою черную няню. На свете не было души добрее. Я всегда уважала моих цветных друзей, - говорила мать. - Я готова сделать для них что угодно, и они для меня тоже...

- Ради всего святого, перестань, - сказал Джулиан.

Когда он ехал в автобусе один, он всегда садился рядом с негром, как бы во искупление грехов матери.

- Ты сегодня не в духе. Что с тобой? - спросила мать. - Ты не болен?

- Здоров, - ответил он. - Когда ты наконец замолчишь?

Мать поджала губы.

- Нет, ты просто невыносим, - сказала она. - Я больше не буду с тобой разговаривать.