Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант

По истечении полутора месяцев он с удовлетворением констатировал:

- Нас с вами, по-моему, можно поздравить с успехом! Думаю, дней через восемь-десять вы сможете отправиться домой.

- И я так думаю. Чувствую я себя неплохо. Но... — Ефим замолчал.

- Что еще? - насторожился профессор.

- Видите ли, дорогой Борис Наумович, вашими добрыми стараниями, за что я безмерно вам благодарен, я подлатан и подштопан, невидимая рана моя затянулась. Затянулась пленочкой, боюсь, что тонкой. Стоит мне очутиться за пределами лечебницы, как наша прекрасная действительность, которая увы, пока я был здесь, не изменилась, - эту пленочку порвет, нервы опять оголятся, как провода... Жди очередного замыкания. Вот в чем беда. Надо правде в глаза смотреть: «широка страна моя родная», а нет мне в ней ни убежища, ни прибежища от мерзкой реальности.

Профессор с участием развел руками.

- Тут, Ефим Моисеевич, медицина бессильна! Как врач, повторяю еще раз: острые углы не для вас. Вам необходимо круто изменить свое отношение...

- Извините, Борис Наумович, - прервал Ефим, - не продолжайте, я вас понял. Я буду вам очень признателен, если вы разрешите мне выписаться отсюда не через десять дней, а дня через два-три. Дальнейшее пребывание в этих стенах вряд ли пойдет мне на пользу. Пожалуйста, сделайте такую малость... Хорошо?

- Если вы настаиваете, не возражаю.

- Благодарю вас от всего сердца! Благодарю за вашу доброту! Только можно на прощанье задать вам один вопрос?.. Я заранее прошу извинить меня. Понимаете, меня очень волнует судьба Владимира Жуковского. Может быть, вам все-таки известно, куда его увезли в ту злополучную ночь?

Профессор Котляр выразительно, исподлобья глянул на Ефима, поднялся с кресла, ступая бесшумно, как некогда тот политический деятель, как недавно врач Канатчиков, подошел к двери, открыл ее, высунул голову в коридор, посмотрел направо, налево, захлопнул дверь на замок. Бросил мимолетный взгляд на Ефима, перехватил его ироническую улыбку.

- Подсмеиваетесь над трусоватым профессором? Не вздумайте отпираться, вижу... Да, признаться, боюсь, вернее, опасаюсь... Есть чего опасаться! Увы, есть! И вы это знаете. Мне трудно продолжать этот разговор, непривычно, знаете ли... - Борис Наумович отошел к окну. - На ваш вопрос о дальнейшей судьбе Владимира Жуковского отвечу так: куца его увезли в ту, как вы выразились, злополучную ночь, мне никто не доложил. Случайно узнал от одного давнего коллеги, что Жуковский помещен в Казанскую психбольницу. Надолго ли? Неизвестно... Это не просто больница, а вроде бы больница-тюрьма.

- Как это? - с крайней тревогой спросил Ефим.

- Не слышали? И не надо. Злейшему врагу своему не пожелаю очутиться в том последнем кругу дантова ада... Все, Ефим Моисеевич, я и так сказал вам непозволительно много. Надеюсь, вы понимаете и не злоупотребите... И намотайте себе на ус! Вы же умный человек!.. Итак, - Борис Наумович протянул руку Ефиму, - до свидания, не в стенах психбольницы, разумеется...

Через три дня, к своей и Надиной радости, Ефим возвращался из больницы домой.

Декабрь 1975 — октябрь 1977 гг.

РУСЬ

Не берусь

исцелить тебя, Русь, не берусь.

Я и думать об этом не смею.

Будь хоть я тыщу крат

Гиппократ, будь хоть я Моисеем -все равно не берусь..

Утонула в кровище, задохнулась от фальши

и лжи.

Как ты, тупая,

слепо и рьяно до небес возносила

тирана,

как молилась ему,

расскажи...

А теперь вот - блажи!..

Смертоносны глубокие раны твои, Честь и совесть пропили Иваны

твои.

В городах перекрашены в рыжие, крутят чреслами Марьи

бесстыжие. А в деревне, от хаты до хаты, поллитровка

в обнимку с развратом, входит в двери,

раскрытые настежь, на погибель твою и несчастье!

А под соколов ясных рядится твое воронье.

А под знаменем красным жируют жулье да ворье.

Тянут лапу за взяткой

чиновник, судья, прокурор...

Как ты терпишь, Россия,

паденье свое и позор?!

Над тобою, распятой, березы проливают горячие слезы, изнывают поля и дубравы, жухнут с горя шелковые травы, и трубят тебе песни кручинные в небесах косяки журавлиные...

Не берусь

исцелить тебя, Русь, не берусь...

Понимаю, твои коммунисты-цари крикнут мне:

- Замолчи, щелкопер, не дури! Укроти-ка свой пыл клеветнический! Русь отсталой была,

Русь сохою жила, а при нас стала вся электрической, металлической, чудо-космической...

Полюбуйся, другим укажи: этажи, этажи,

поднимаются светлые здания, города, города...