Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант

Пожилой оценщик уважительно посмотрел на старинные часы. Поверх очков глянул на сдатчика, щелкнул языком: «Вещь!»

С чувством неловкости и радости Ефим пересчитал деньги - ссуду, спрятал поглубже в карман, как наказывала Надюша. По дороге домой купил колбасы, сахара, сливочного масла и, для Надюши, триста граммов шоколадных конфет. Богатые яства разложил на столе - чем не скатерть-самобранка?

Из своей загадочной поездки Надя вернулась часа на два позже Ефима. Она открыла дверь, увидела столько вкусного на столе, воскликнула удивленно:

- Ой, откуда это? Где ты взял деньги? Ах, да! Часы... Ты, конечно, ничего не ел без меня? Чудак!

После роскошного пиршества Надя поинтересовалась, сколько денег дали за часы.

- Немало! - воскликнула она. - Впрочем, теперь нам будет значительно легче погасить долг.

- Почему?

- Почему? - Надя озорно, интригующе посмотрела на мужа, вскочила со стула, приподняла пальцами обеих рук бока юбочки и пошла кружиться и притоптывать, напевая звонким голосом: «Барыня-барыня, сударыня-барыня!»

От удивления Ефим сначала не мог слова вымолвить, потом, не долго думая, тоже вскочил со стула и пошел вокруг Нади петушком, благо любил плясать. Потом оба плюхнулись на кровать и долго хохотали.

- Ну, слушай! И опять пляши! Я - корреспондент московского областного и городского радио. Чего ты уставился? Я не шучу, честное слово. Я только что от председателя радиокомитета. Условия хорошие, зарабатывать буду примерно раза в два больше. И работы, конечно, прибавится. Не знаю, как потяну еще и учебу...

- А как же я? - жалобно, как маленький, Ефим смотрел Наде в глаза.

- И ты, и ты со временем найдешь хорошую работу. Вот увидишь, вот увидишь, - утешала она его.

Через два дня Надя оформила перевод из заводской многотиражки в областной радиокомитет. Ефиму Щукина нахально пробасила:

- Теперь твоя очередь. Задерживать не буду.

После таких вызывающе оскорбительных слов надо было немедленно положить перед ней заявление об увольнении. Ефим так и сделал бы, если бы не ожидал ответа из городской газеты, где ему через месяц-другой обещали место в штате. Поэтому он ограничился тем, что ответил в ее тоне:

- Когда мне это понадобится, я с вами расстанусь весьма охотно, как говорят, любовь без радости была, разлука будет без печали.

Щукина побагровела, облила его, словно помоями, злобным взглядом.

- Хватит, Сегал! Хватит! - басок ее захрипел угрожающе. - Не забывайся, оскорбляя меня, ты... ты неуважительно относишься к большевистской партии, которой руководит наш великий вождь и учитель товарищ Сталин!

Ефим улыбнулся.

- Не жонглируйте словами, не пугайте, вам давно следовало бы понять: я не из пугливых.

Целую неделю он изнемогал в редакции от безделья. Щукина не давала ему никаких заданий, ничего с него не спрашивала. Адамович, по команде редактора, тоже объявила ему бойкот. Внешне он безразлично относился к деликатной ситуации, лишь по вечерам жаловался Наде: «Терпение мое лопается. Сколько еще это будет продолжаться?!»

А продолжалось это ровно неделю, по истечении которой секретарь-машинистка вручила ему приказ: «Ввиду сокращения штата, литературного сотрудника Сегала Е. М. считать уволенным с 25-го сентября с выплатой двухнедельного денежного пособия».

Ефим машинально расписался в получении приказа, сложил бумажку вчетверо, спрятал в карман пиджака, молча покинул редакцию. Он вышел из Дома общественных организаций на улицу, точно себе не представляя, куда и зачем сейчас направится. Сеял частый мелкий дождь, налетали порывы довольно-таки прохладного ветра. Ефим ничего не замечал, не чувствовал. Только предательский уголек подступал все ближе к горлу, все сильнее обжигал. Что это предвещает, он знал: еще немного и... «Стоп!» -скомандовал он себе. «Прочь, прочь», - прогонял в самом себе кого-то, толкающего его черт знает на что! «Отстань», - приказал он. И тот, очень медленно, шажком улитки, отползал, отползал и исчез...

«Слава Богу, пронесло, слава Богу!» - Ефим облегченно вздохнул, вобрал побольше воздуха в грудь, расправил плечи. В голове постепенно становилось ясней, душа входила в свои берега. «И вообще, ничего непредвиденного не произошло, произошло неминуемое... Надо известить о случившемся Надю». Он вошел в будку телефона-автома-та, опустил монетку, но набирать номер не стал. «Расскажу вечером, зачем портить ей настроение на целый день».

Как нередко бывает ранней осенью, дождь внезапно прекратился, в небольшой просвет между облаками выглянуло солнце, погода улучшилась. Домой возвращаться не хотелось. От нечего делать Ефим подошел к книжному киоску, стал читать названия книг, выставленных за стеклянной витриной. Глаза случайно задержались на тоненьких книжках «в ярких красочных обложках - литература для дошколят. Сам не зная для чего, он попросил продавца показать ему некоторые из этих книжечек. Среди них оказались стихотворные сказки. Ефим быстро прочел одну, другую. Вспомнил недавно сочиненную им в Озерках баечку «Про котишку Мишку». И тут его вдруг осенило: почему бы не попытаться издать отдельной книжкой своего «Котишку»! Без всякого личного пристрастия, он обнаружил, что его сказка и написана много лучше других, и по содержанию интереснее. Ефим списал адрес и телефон неизвестного ему издательства. «Вероятно, какое-то новое...» Через двадцать минут он был дома. Переписал сказочку, как мог аккуратнее, с черновика набело. Для солидности поместил рукопись в папку. Впервые за тридцать два года своей жизни он направился в издательство с дерзкой надеждой - выпустить в свет свое творение. Он не строил никаких радужных планов, шел, скорее, «на авось», да кстати время убить до встречи с Надей.