Ян Отченашек - Хромой Орфей

В ушах мучительно шумит от усталости, сердце сжимает боль, а голос Душана доносится издалека, профильтрованный сквозь дождь и ветер. Спать, господи, спать! Набережная, речная сырость; поднялись по ступеням на безлюдный мост, ветер уперся им в грудь, срезал с губ слова.

- Не знаю, как тебе объяснить, - заговорил Гонза, когда его спутник умолк. - Такое было ощущение, что все это меня не касается. Это примитивно, но, пожалуй, мои проблемы более земные, вполне осязаемые: вот наш мир, я попал в него не по собственному желанию, но теперь этот мир разбивают вдребезги. За что? Я-то в чем виноват? Строго говоря, я даже не умею хорошенько представить себе, что такое свобода...

- Она не в том, в чем ты пытаешься искать ее. - В голосе Душана появилась незнакомая решимость. - Она не во внешних явлениях, это только мираж, это эрзац. Настоящая, абсолютная свобода - в тебе. Никто не может ее отнять - она дана в удел каждому. В конечном счете это безумие, ему нет пределов...

Гонза слушал эти рассуждения с возрастающим изумлением, он не совсем понимал их, но они были новы, волнующи, они приводили его в смятение.

- Полагаешь, что и сегодня... и в наше время?

- Не заблуждайся! Эта идиотская оргия, которую привычно называют войной, протекторатом, национальным угнетением, - все это лишь случайные приметы времени, они не имеют никакого отношения к подлинной свободе. На все это можно начхать... - Помолчав, он презрительно усмехнулся. - Даже то, что утром вот встану и поеду на завод Юнкерса насаживать какие-то там латунные колпачки на какие-то шланги, по восемьдесят штук в смену, в общем то, что я должен туда ездить, я вовсе не воспринимаю как несвободу. Несвобода в чем-то ином, более существенном. Но для меня свобода - это свобода решения, выбора любого... хотя бы выбора смерти или физического уничтожения - эта свобода остается. Теперь понимаешь?

- Нет, - искренне ответил Гонза, но потом мягко возразил: - Не говори, что все это тебя не затрагивает. Я не верю...

- Не затрагивает, - произнесла тень, шагавшая рядом.. Душан закашлялся на ветру, зябко укутался в пальто. - Это лишь внешнее. То есть несущественное. Ты только не думай, я не хуже других. Нет, нет. В конце концов и я могу считать это идиотством, жестокостью, бесправием, могу испытывать негодование или сочувствие к тем, кто падает жертвой... Ну и что? Нет, не затрагивает! Потому что вся эта бессмыслица - логическая и далеко не самая важная составная часть главной бессмыслицы, случайный обломок абсурдности бытия вообще, и кто это постигнет... Но оставим это, здесь нет цинизма, как ты, возможно, думаешь... Если, конечно, всякое подлинное познание не выглядит цинизмом.

Остановились посреди моста; Гонза положил руки на мокрый парапет; камень приятно холодил ладони, такой грубый и успокоительно-материальный, твердость его Гонза ощущал как некую опору в этой ветреной тьме.

Спутник молча стоял рядом и, покашливая, смотрел в темноту.

Река, старая знакомая обоих, катилась под ними с весенне-кипучей мощью. Они не столько видели, сколько угадывали ее в широком русле, прислушиваясь к ее шуму; кто-то прошагал позади них; ветер с реки дул им в лицо.

Гонза перегнулся через парапет, плюнул в темноту.

- А что ты скажешь о них... Об этих, у Коблицев?..

- Ничего. - Голос Душана понизился до обыкновенной усталости. - Они мне не интересны. Снобы вперемешку с недоучками и сумасшедшими. Животные. Это и сгоняет их в кучу.

- Я из их компании.

- Ты - нет. Ничего ты там не найдешь. - Душан тоже наклонился и плюнул в пустоту, наполненную ветром. - И все же немножко страшно становится, когда поймешь, что в наших чувствах есть много общего с ними, правда?

- Ты-то зачем туда ходишь? - спросил Гонза.

Вопрос, видимо, оторвал Душана от его мыслей, он посмотрел искоса на профиль Гонзы, смутно вырисовывавшийся в темноте.

- Я об этом не думал. Вообще-то ведь все равно, куда ни ходить. Помолчав, он вдруг спросил: - У тебя есть отец?

- А я и не знаю, - равнодушно ответил Гонза. - Я с ним незнаком.

- Быть может, это к лучшему.

- Может быть. Если б я когда-нибудь встретил его - сказал бы: "Что вам угодно? Вас умиляет, что есть на свете человек, у которого нос примерно похож на ваш?" Надеюсь, такой встречи не будет.

- И потом... я люблю эту музыку, - проговорил Душан. Он повернулся спиной к парапету и медленно пошел дальше, сопровождаемый Гонзой. Ветер вздувал полы их пальто, пробирался к телу. - Сколько я себя помню, отец пичкал меня так называемой серьезной музыкой. Я вырос под сенью фамильного рояля марки "Петрофф". И все в таком роде. Музыка! С большой буквы, понимаешь? Все, что он уважает, пишется с большой буквы. Тебе бы следовало с ним познакомиться, добавил он с еле заметной усмешкой.