Ян Отченашек - Хромой Орфей

Я не верил собственным ушам, я был ошеломлен тем, что вырвалось у нее. Смятение в голове. Безумное, неописуемое. Вихрь противоборствующих чувств. Что она говорит? Почему? Вопросы каркали в моей душе, как стая погребальных воронов. Кто ты? Истеричка, разыгрывающая между своей тахтой и окном актрису и сейчас испытывающая на мне свой талант, или... Нет, прости, я знаю, я несправедлив, я это чувствую, потому что в тех обрывках фраз, которые проглотила красноватая тьма, было что-то страшное, леденяще реальное.

- Слишком поздно... - вымолвил я в смятении.

Вот тогда-то и случилось: руки ее обвились вокруг моей шеи, она прижала мое лицо к своему, и было в этом какое-то благородное мужество, и непокорство, и мгновенное забытье - не могу сказать точнее, потому что не совсем тогда владел своими чувствами, и потом мне казалось, что мы падаем друг в друга, и я ощущал, как она прильнула ко мне и замерла в упрямом, бездыханном объятии, будто хотела спрятаться во мне. А потом уж совсем ничего не было - мир растекся, далеко где-то погромыхивала война и умирали люди, а здесь была она одна, та, недоступная и близкая, та, из утреннего поезда, и вся она нежно предавалась мне. Я коснулся губами ее глаз и почувствовал слезы. Нет, она не лжет!

- Ни о чем больше не буду спрашивать, - сказал я. - Обещаю тебе!

Вот, собственно, и все, потому что тотчас после этого мы очнулись...

XI

...шум кафе приблизился, выплеснул Гонзу в ранний вечер. Все было знакомо: лица, звяканье посуды, щиплющая сладость сахарина на языке. Он положил карандаш, пошевелил занемевшими пальцами. Куда теперь? Домой? А где этот дом? Вечером явится этот чурбан в железнодорожной форме, вывалит свои лапы на клеенку стола и будет ждать. С терпением животного. И жрать. Чавкать. А вдруг - у него ведь волчий аппетит! - вонзит зубы в буфет, сожрет матрасы, обгложет фуксию в кадке? Ну его к черту! И его и мать...

В восьмом часу увидел Эвжена - тот пробирался к нему между столиками, издали махая рукой. Не успел Гонза засунуть исписанные листки в портфель, как Эвжен уже плюхнулся на стул и дал словесный залп.

- Здорово! Что, опять бумагу мараешь? С официантом рассчитался?

- Нет, - без всякого энтузиазма ответил Гонза. - Да мне что-то не хочется уходить. Утром встаю, еще пяти нет...

- Не валяй дурака! На хазе сошлась теплая компания, в банке сорок косых, а я ушел за тобой!

Отговорки были напрасны. Гонза положил несколько монет возле кофейничка с остывшей жидкостью загадочного вкуса и встал.

Они зашагали к остановке трамвая; Эвжен по своему обыкновению болтал без умолку.

- Сакарж приволок одну ворону - деревенского мясника, тугую мошну. Поставили против него две косых, и спекулянтишка чуть не лопнул... Думал, что ему в дурачки играть на ярмарке, не понял, что попал в лапы к мастерам...

Гонза порой спрашивал себя, зачем он встречается с этим Эвженом. Не друг, даже не приятель - в лучшем случае один из сотен случайных знакомых, которых даже и не стремишься узнать поближе. Он относился к Эвжену с некоторой насмешливой сдержанностью, но того это ничуть, не смущало - кроме сплетен собственного изобретения, Эвжен вряд ли на что обращает внимание. В первом классе Эвжен был из числа богатеньких, носил бархатные костюмчики с белым воротничком, и в школу его водила за ручку горничная. Когда Гонза столкнулся с ним на улице, то вышла отнюдь не волнующая встреча с одноклассником, после нескольких незначительных воспоминаний разговаривать стало не о чем. Приве-ет! Помнишь старого Клепала? А что Чейка? Ты знаешь, Янечек погиб в Гамбурге? Серьезно? Бедняга! Оказалось, что Эвжену удалось отвертеться от тотальной мобилизации: "Нервы, понимаешь? Меня сам Гитлер психом признал!" - и что он проводит дни и ночи по кафе и подпольным игорным притонам, где следит за игрой в покер через плечи профессиональных картежников. Он знал все финты и способы блефовать, но довольствовался ролью усердного прислужника покерных богов. Он с готовностью стоял на шухере или добывал для своих фаворитов на "черном рынке" сигареты, конечно за фантастические деньги. Он стал любимым и непритязательным шутом самых странных сборищ, сходившихся в задних комнатах; он метался как полоумный по голодному черному городу, от нетопленных кафе к квартирам и обратно...

Стоя на площадке трамвая, Гонза с наигранной серьезностью перебил болтовню Эвжена:

- Как подвигается твоя книга?

Эвжен захлопал глазами, шмыгнул носом.

- Двигается! - сказал он с горделивой решительностью. - Есть новый улов. Ты слышал, как Бонзо отделал того старикана из общественной уборной? Просто блеск...