Ян Отченашек - Хромой Орфей

Шаги, десятки, сотни шагов деревянных подошв, крики, смех, и над всем этим - вой сирен, но ужаса в нем нет, у всех скорее чувство облегчения, потому что никто уже не верит, что вслед за сигналом тревоги с синего чистого небосвода полетят бомбы; толпы людей валят через главные ворота и сейчас же распадаются на отдельные кучки, растекаясь в стороны-по улицам городка, по плоской возвышенности. Однообразная, безлесная равнина, окруженная колючей проволокой, полоски скудных полей, заводские трубы, торчащая мачта - печальный вид! Разъезженные дороги и дорожки, подъездные пути к сахарозаводу, пашни, превращенные весенними ливнями в сероватое месиво, налипающее на башмаки.

- Живей, живей! - орет кто-то из люфтшуцев.

Павел уже успокоился, хотя и знал, что тревога только отсрочила неминуемую схватку. Вой сирен не заглушил угрожающего рычания Пепека. Павел не дотронулся до него - он тоже чувствовал, что Пепек боится. Трус отважен только в стае.

Гонза поглядел на небо.

- Бежать нет смысла. Я сегодня спал два часа, еле ноги таскаю. Пожалуй, сегодня Леош своего дождется...

- Пережил бы ты хоть раз - бегал бы не хуже зайца... - Павел увидел окурок на подсохшем торце мостовой, поднял, спрятал в карман. - Это неистребимо... Мы в Эссене тоже сперва хихикали... Говорят, человек даже к виселице привыкает, но к этому не привыкнешь. По-моему, даже с каждым разом все хуже и хуже.

- Может быть, - согласился Гонза. - Слушай, чего ты с Пепеком сцепился? Собака лает - ветер носит...

Павел только головой тряхнул, сплюнул в грязь.

- Так... Взбесил он меня, - уже без всякого жара сказал он.

- Я далеко не пойду, - прохрипел Милан. - Не дальше железной дороги.

Они трусили рядом среди толпы по избитой дороге, и ветер овевал им лица; свернули на проселок, чавкающий грязью, к железнодорожной насыпи. В этом месте под насыпью был пробит низкий сводчатый туннель, там они обычно пережидали тревогу. В туннеле несло мочой, сквозняк гулял под сводами, и голоса отдавались, как в бочке, но стоять там было все же приятнее, чем слоняться под открытым небом.

- Что в лоб, что по лбу, - заметил Милан. - В городе меня никакими силами в убежище не затащишь - для легких вредно, - а если прямое попадание, так все равно дело дрянь. А, черт... и чего они все гудят, ошалеть можно!

- Ну нет, - наморщив лоб, возразил Павел. - Все-таки лучше, когда над головой хоть какое прикрытие - пусть даже просто кусок железа. Иной раз их сволочные зенитки куда больше беды наделают, чем бомбы; одному парню из Брно осколком зенитного снаряда голову снесло.

Добрались до туннеля, нырнули под свод. Здесь уже теснилось человек двадцать, подбегали еще и еще. Пожалуйте, господа! А господ как сельдей в бочке. Заткни зад, дядя, дует... Павел прислонился к ослизлой каменной стене рядом с Гонзой, зажег окурок, два раза сильно затянулся, подал Гонзе.

Сирены разом умолкли. От группы людей на дороге отделилась толстенькая фигурка, спотыкаясь, побежала к туннелю.

- Гляньте, Бацилла прет...

Толстяк прибежал весь в поту, моргая глазами. Милан встретил его довольно сурово:

- Выкладывай сигарету, толстопузый! Это входная плата. А то ты два места занимаешь.

Милан держал себя с Бациллой свысока - толстяк был сыном преуспевающего адвоката и, следовательно, в глазах Милана прихвостнем ненавистных буржуев.

Бацилла втиснулся рядом с ними, трусливо съежился под неумолимым взглядом.

- Нету у меня, честное слово! Да ведь ты и не куришь! - неудачно возразил он своему тирану.

- Вот что значит буржуй! - вскипел Милан. - А других тут что, нету? В нем ни капли солидарности, ребята! И завтрак сожрал где-то в углу! Это уж железно.

Гонза неподвижно смотрел на солнечный пейзаж, раскрывавшийся перед ним; смутные слова носились у него в голове, он их ловил, строил из них фразы. Он вернулся мысленно к незаконченной "Балладе". Как писать? Начать с середины, in medias res, как говорили древние, и разворачивать назад! И зачем героине имя Клара? Такое претенциозное имя, у-у! Почему ей не быть, допустим, Марией? Представь-ка ее еще раз... Никак не получается... Черт, почему опять завыли сирены? Короткие, панические вскрики, мелкими волнами... Непосредственная опасность - значит, они где-то близко. А вдруг...

- Вон они! - взволнованно крикнул рядом рабочий в плоской кепке, показывая пальцем вверх.

Сирены разом смолкли, в напряженной тишине слышен был слабый посвист ветра. "А вдруг?" - в такие минуты эта мысль приходит всем, и люди касаются друг друга взглядами. Да нет, ничего не будет. Где они?