Джон Пассос - 1919

Официант принял этот жест на свой счет и услужливо заменил пустую бутылку в ведре со льдом новой.

- Честное слово, Эвелин, вы были так очаровательны, вы заставили меня забыть, что уже поздно, что мне пора ехать в Париж и вообще все. Это то самое, чего мне недоставало до встречи с вами и с Элинор... Разумеется, с Элинор все это было в несколько ином, более возвышенном плане... Давайте выпьем за Элинор, за прекрасную, талантливую Элинор... Эвелин, женщины всю жизнь были моим вдохновением, прелестные, очаровательные, нежные женщины. Некоторые из моих лучших идей порождены женщинами, конечно же не непосредственно, но благодаря духовному стимулу... Люди не понимают меня, Эвелин, в частности, некоторые газетчики пишут обо мне иногда очень обидные вещи... Да ведь я сам старый газетчик... Эвелин, позвольте сказать вам, вы такая очаровательная, мне кажется, что вы все понимаете... Болезнь моей жены... бедной Гертруды... Я боюсь, что она никогда не оправится... Видите ли, мне в связи с этим грозят крайне неприятные осложнения... Если кто-либо из ее семьи будет назначен опекуном, это будет равносильно изъятию из моего дела значительной суммы, вложенной семьей Стейплов... Для меня это чревато тяжелыми последствиями... Мне придется ликвидировать мои мексиканские дела... А между тем тамошние нефтяники нуждаются в посреднике, который мог бы ознакомить с их точкой зрения мексиканскую публику и американскую публику... Я ставил себе целью доказать крупному капиталу необходимость... - Эвелин наполнила его бокал. У нее чуточку кружилась голова, но она чувствовала себя превосходно. Ей хотелось перегнуться через стол и поцеловать его, чтобы он видел, как она преклоняется перед ним и понимает его. Он продолжал говорить, с бокалом в руке, так, словно он произносил речь в клубе "Ротари" (*74): ...необходимость заинтересовать широкую публику... Все это мне пришлось отложить, когда я почувствовал, что правительство моей родины нуждается во мне... Мое положение в Париже весьма щекотливое, Эвелин... Президент окружен китайской стеной... Я боюсь, что его советники не уясняют себе, сколь важна гласность, сколь важно завоевать доверие публики. Настал великий исторический момент, Америка стоит на распутье... Если бы не мы, война кончилась бы победой Германии либо вынужденным миром... А теперь наши милые союзники пытаются монополизировать за нашей спиной все естественные богатства мира... Вспомните, что говорил Расмуссен... Представьте, он совершенно прав. Президент окружен темными интригами. Да что говорить, даже руководители крупнейших трестов не уясняют себе, что сейчас надо бросать деньги без счета. Имей я необходимые средства, вся французская пресса через неделю была бы у меня в кармане, более того, у меня такое впечатление, что даже в Англии можно кое-что сделать, если только толково взяться. А потом в народы всего мира безоговорочно пойдут за нами, они устали от самодержавного режима и тайной дипломатии, они встретят с распростертыми объятиями американскую демократию, американские демократические деловые методы. Для нас существует только один способ обеспечить человечеству плоды мира - это править им. Мистер Вильсон не уясняет себе, какие результаты может дать гласная кампания, поставленная на научную основу. Да что говорить, в течение трех недель я не могу добиться у него аудиенции, а в Вашингтоне я его чуть ли не запросто называл Вудро... По его личному вызову я бросил в Нью-Йорке все мои дела, принес огромные личные жертвы, перебросил в Европу большую часть моих работников... а теперь... Впрочем, простите, Эвелин, дорогая моя девочка, боюсь, что я заговорил вас до смерти.

Эвелин перегнулась к нему и погладила его руку, лежавшую на краю стола. Ее глаза сияли.

- Что вы, это замечательно, - сказала она. - Правда, хорошо, Джи Даблью?

- Ах, Эвелин, я хотел бы быть свободным и любить вас.

- А разве мы не свободны, Джи Даблью? И кроме того, война. Я вам скажу, вся эта мещанская болтовня о браке и тому подобном просто действует мне на нервы, а вам?

- Ах, Эвелин, если бы я был свободен... Пойдемте подышим свежим воздухом... Мы сидим тут уже целую вечность!

Эвелин во что бы то ни стало хотела заплатить за завтрак и добилась своего, хотя это ей стоило всех ее денег. Слегка пошатываясь, они вышли из ресторана. У Эвелин закружилась голова, и она прислонилась к плечу Джи Даблью. Он все гладил ее руку и твердил:

- Ну, ну, теперь мы чуточку покатаемся.

На закате они обогнули залив и заехали в Канны.