Лео Перуц - Ночью под каменным мостом

-- Хегельмюллер? Кто это тут говорит о Хегельмюллере? -- раздался голос за соседним столиком. -- А, клянусь моей душой, да это же Броуза! Дай глянуть на тебя, человече! Сколько уж лет я не видал твою воровскую плосконосую рожу!

-- Пане! -- с достоинством обратился Броуза к человеку за соседним столом. -- Выбирайте слова поосторожнее! Я вас не знаю.

-- Как это? -- удивленно и весело вскричал сосед. -- Ты не помнишь Сватека? Да ты меня бог весть сколько раз видел, когда я отворял кровь Его Величеству, завивал ему волосы и стриг бороду. И ты, глотатель угольной пыли, говоришь, что не знаешь Сватека?

-- Сватек? Цирюльник? -- переспросил Броуза, и невыразимая нотка презрения прозвучала в его голосе, так как в своих воспоминаниях, которые он предлагал вниманию кабацкой публики, он имел дело исключительно с высокими персонами пражского замка вроде обер-гофмейстера, обер-камергера, обер-егермейстера и тайных советников.

-- Бритый поп, вот кто первым замечает дождь! -- сказал Вотруба, все это время напряженно перебиравший в уме возможные ответы. Но на него никто не обратил внимания.

-- Так ты забыл Сватека, ты, старая кочерга? -- крикнул цирюльник покойного императора. -- Того Сватека, который частенько растирал мазью твою спину, когда Его Величество, наш всемилостивый государь, находил нужным выпороть тебя тростью?

-- Что?! Его Величество покойный государь император собственноручно... вот этого... -- послышался замирающий от удивления голос Вотрубы.

-- Это клевета! -- в благородном негодовании запротестовал Броуза. -Его Величество, мой всемилостивый господин, во всякое время относился ко мне с уважением, часто выказывал мне свою благосклонность и умел ценить мои заслуги.

-- С уважением -- к тебе? Твои -- как ты сказал -- заслуги?! -- хохотал цирюльник. -- Держите меня, а то упаду со смеху!

-- У меня есть на то свидетельства! -- заявил Броуза.

-- Конечно. На горбине! -- заверил цирюльник.

Тут Броуза решил, что пора кончать этот диалог, который вряд ли пошел на пользу его репутации у малостранских бюргеров, а лучше позаботиться о кувшине пива, которое он еще надеялся выспорить у седельного мастера.

-- Двое всегда стоят вместе, но друг другу -- враги насмерть, -обратился он к Вотрубе, словно перестав замечать Сватека. -- Кто эти двое, можете мне сказать?

-- Это палка и твоя спина! Чего уж тут непонятного! -- бросил ему в ответ цирюльник, не давая Вотрубе рта открыть.

-- Убирайтесь прочь! -- в бешенстве напустился на него Броуза. -- Я с вами ничего общего не имею. Якшайтесь с подобными вам, а меня оставьте в покое!

-- Ну, ну, Броуза, не злись так сразу! -- примирительно засмеялся цирюльник. -- Сегодня вечером тебе еще покажется приятным мое общество. Или ты не затем пришел, чтобы повидать старого Червенку?

-- Я? Червенку? Какого Червенку? -- удивился Броуза.

-- Нашего Червенку, -- отвечал цирюльник. -- Разве он не известил тебя, что сегодня вечером приедет в "Серебряную щуку"? Он, видимо, немного запоздал. АН нет, вот и он!

В столовую вошли двое мужчин, и, несмотря на то, что с момента их последней встречи минуло девять лет, Броуза сразу узнал обоих. Первый, опирающийся на трость и немного сгорбленный старый господин со спадающими на лоб седыми прядями, был Червенка, второй камердинер покойного Рудольфа II. Другой же, с крючковатым носом, немного старомодно одетый, был музыкант Каспарек, много лет прослуживший у императора лютнистом. Броуза встал, чтобы поприветствовать их. Но он не забыл и о желанном кувшинчике пива.

-- Так подумайте быстро, -- не спеша отойти, обратился он к седельному мастеру. -- Двое стоят рядом, но друг другу -- враги насмерть. Кем они могут быть?

-- Клянусь душой, не знаю, -- заверил его Вотруба, которому больше не хотелось играть в загадки. -- Здесь, в "Щуке", я таких не видал. Но спросите у хозяина -- может быть, он их знает. Недаром же он танцует на цыпочках вокруг всякого люда!

-- Ну вот я и с вами! -- сказал старый Червенка, прихлебывая суп, который поставил перед ним хозяин. -- Но, скажу вам откровенно, мне нелегко было сюда добраться. Моя дочка, у которой я живу, и ее муж Франта вовсе не хотели меня отпускать -- вбили себе в голову, что со мной может что-то случиться в пути. "Оставайся, старый, где ты есть! -- говорят. -- Разъезжать по свету в наше время -- занятие не для тебя. Не думай больше о прошлом -что было, то было! Лучше подумай о том, что ты нам нужен в саду. Прочтешь здешним хозяевам доклад о сортах капусты -- или, может быть, тебе его напечатать?" Ну, дал я им поговорить вволю, назначил день для доклада, и вот я здесь. Правда, поездка от Бенешова до Праги получилась утомительная, тем более что его сиятельство граф Ностиц, к которому я почтительнейше обратился, не предоставил мне местечка в верхней части трибуны, а ведь он должен был это сделать хотя бы в память о временах, когда мы с ним ежедневно встречались наверху, в замке, -- я ему: "Целую руки вашей милости", а он мне: "Доброе утро, герр Червенка". Короче говоря, место на трибуне я все же достал и своими собственными глазами увидел голову доктора Есениуса в руках палача, как то и предсказывал в свои последние часы мой всемилостивый государь Рудольф.