Гюнтер де Бройн - Присуждение премии

Что это за улица, явствует уже из названий, которые она носила. По находившемуся там некогда уголовному суду и эшафоту — общественно дозволенным местам убийства — она сперва называлась улицей Бедных Грешников, затем по кладбищу для бедных — Бедняцкой улицей, позднее по госпиталю для бедных — Госпитальной, а потом и по сей день — Августштрассе, но не в честь Августа Сильного, как предполагает Каминский, который ничего не знает о наследственной вражде между Саксонией и Пруссией, а в честь шефа прусской артиллерии, некоего принца Августа, жившего позже. Для своих обитателей и их соседей она важна тремя школами, для приезжих и солдат — танцзалом «Клерхен»; но у Каминского, хотя история его и интересует, наибольший отклик вызывает упоминание о квартире при магазине, где когда-то жила его переводчица. Квартиру он бы не прочь осмотреть.

Прямо и без уклонов тянется улица в километр длиной с юго-юго-запада на северо-северо-восток, с умеренно широкой проезжей частью и узкими тротуарами без деревьев, от Ораниенбургерштрассе к Розенталерштрассе, за которой она червеобразным отростком упирается в гарнизонное кладбище. В ее начале, в Доме техники, мерцало первое германское телеизображение, в ее середине, в христианском приюте, лежат, по слухам, в тумбочках библии (если слухи и неверны, то самой идеей можно воспользоваться), а в конце ее похоронен (наверно, не совсем незаслуженно среди множества военных) барон-стихотворец Фридрих де ла Мотт-Фуке. Пустыри, образованные английскими или американскими бомбами или немецкими или советскими гранатами, используются для хранения угля, под автостоянки и спортплощадки, а в редких случаях — под скверики. Пивные превращены в конторские или складские помещения, магазины — в жилища, иногда путем небольшой перестройки, как в доме напротив маргаринной фабрики, который Ирена не сразу узнает. Раньше, поднявшись на три ступеньки, прямо с улицы попадали в магазин, к которому примыкал рукав коридора с расположенными слева дверьми: в комнату Тео, уборную, кухню, где она по утрам, пока Пауль, как человек искусства, еще спал, многое выучила, в том числе из области истории, чем теперь еще может произвести впечатление на польских друзей.

Уважение к ней Каминского неудержимо растет во время ее краеведческой болтовни. Она обладает редким талантом преподносить те крохи знаний, которые подобраны там и сям, большей частью под столом Тео, так, словно это случайно упавшие крошки от большого, круглого каравая. Это не позволяет слушателю нащупать твои уязвимые места. Попутные вопросы — что такое артиллерия или что же написал этот поэт-аристократ, — которые поставили бы Ирену в тупик, остаются незаданными.

Теперь витрина наполовину замурована, дверь магазина замурована полностью. Чтобы попасть в квартиру, надо пройти через узкий двор в боковой флигель и оттуда через новую дверь — в кухню. Но от этого слишком близкого соприкосновения с прошлым Ирена уклоняется.

— И вы действительно жили в этой дыре, куда никогда не проникает солнце? — с ужасом спрашивает привыкший к роскоши новостроек молодой человек, задрав голову в поисках неба над этой световой шахтой.

Тут и Ирена вдруг чувствует ужас — не перед прошлым, а перед будущим. Вдруг она словно бы понимает, что означают не раз слышанные ею от Тео в последние дни слова о поручении, которое ему не следовало принимать: они означают опасность. Опасность для него, для нее, для дочери. Опасность возвращения в одну из этих дешевых квартир. А если не это (одного ее жалованья хватило бы, чтобы платить сто марок за обе комнаты в доме Бирта), то по меньшей мере опасность для их планов на будущее, имеющих в виду трехкомнатную комфортабельную квартиру в новостройке в центре города. Счастье жить просторно и иметь собственную кухню стоило бы не меньше двухсот марок.

Она смотрит на часы. Тео уже на пути в университет. Значит, по телефону она сможет застать его попозже. Она должна поговорить с ним, должна указать ему на опасность, вернуть его к действительности. Она должна найти союзников: Корнелию, профессора Либшера. Все должны его предостеречь, напомнить о цели, которую он не вправе упускать из виду из-за каких-то мелочей. Она должна рассказать ему, как стояла здесь и как проснулись воспоминания — не розовые, а только серые, черные, которые не развеселили ее, как обычно, потому что по сравнению с ними теперешняя ее жизнь так светла и ясна, а вселили в нее страх, неуверенность, ужас. «Что с тобой происходит? — должна она спросить его. — Где твоя уверенность, вот уже полжизни привязывающая меня к тебе?»