Плутарх - Алкивиад и Гай Марций Кориолан

XLII (III). ЧТО КАСАЕТСЯ денег, известно, что Алкивиад несколько раз брал взятки и тратил их для поддержания своей роскошной и беспорядочной жизни, напротив, Марция полководцы не могли упросить принять то, что они давали ему в награду. Тем более ненавидела его чернь за его поведение во время волнений из-за долговых обязательств: народ считал, что он оскорблял неимущих не потому, что был корыстолюбив, а просто из желания глумиться над ними, из презрения к беднякам. В одном из своих писем Антипатр, сообщая о смерти философа Аристотеля, говорит: "Кроме других качеств, у него была способность привязывать к себе". Поступки, совершенные Марцием из прекрасных побуждений, не имели в себе ничего подобного и были неприятны даже тем, кому он делал Д0|бро, - они не могли примириться с его гордостью, спутницей уединения, как выражается Платон, и с его высокомерием, между тем как Алкивиад умел применяться к людям, с которыми ему приходилось иметь дело. Поэтому нет ничего удивительного, если все его подвиги приобретали известность, их встречали с чувством уважения к нему, благожелательно, и даже его проступки часто носили на себе печать какой-то привлекательности. Вот почему его много раз выбирали главнокомандующим и стратегом, несмотря на то что он много раз подвергал свое отечество большой опасности. Напротив, Марций потерпел неудачу в своем желании добиться консульства, хотя заслужил его своими многочисленными подвигами, мужеством и храбростью. Таким образом, первого сограждане не могли ненавидеть даже тогда, когда им приходилось терпеть от него зло, второго - были не в состоянии любить, несмотря на свое уважение к нему.

XLIII (IV). НАЧАЛЬСТВУЯ над войсками, Марций не сделал для республики ничего важного; ему удалось добиться успехов, только предводительствуя неприятелями, в походе против своего отечества; но Алкивиад не раз был полезен афинянам и как простой солдат, и как полководец. Одно его присутствие прикосило всегда поражение неприятелям и только в его отсутствие ложные обвинения против него одержали верх. Напротив, Марций был осужден римлянами не заочно. Вольски убили его, не прибегая к засаде, хотя и незаслуженно, несправедливо; но он сам подал благовидный предлог тем, что, в присутствии всех, не принял предложения о перемирии и, склонившись затем на просьбы одних женщин, не прекратил вражды и, продолжая войну, потратил понапрасну время, упустив из виду благоприятную минуту. Ему следовало бы отступить, склонив на свою сторону тех, кто ему верил, если уж он так высоко ценил их право. Если же он нисколько не думал о вольсках и подал повод к войне единственно ради удовлетворения чувства мести и потом прекратил ее, ему не следовало щадить отечества из-за своей матери, а пощадить отечество вместе с матерью: мать и жена его были только частью осажденной им столицы. Сурово отвергнуть мольбы от имени целого народа, просьбы послов и моления жрецов и затем снять осаду в угоду матери было не честью для матери, а позором для отечества, которое было спасено из чувства сострадания к одной женщине и из уважения к ее просьбам, как будто оно не заслуживало пощады само по себе. Милость эта может возбуждать к себе только ненависть, предстает поистине немилостивой, и в ней не было милосердия ни к одной из сторон: Марций отступил, не убежденный осажденными и не убедив своих товарищей по оружию. Виной всему этому его необщительный характер, его страшная гордость и высокомерие - качества, ненавистные народу сами по себе, в соединении же с честолюбием делающиеся совершенно невыносимыми, такими, с которыми нельзя примириться. Подобного рода люди не заискивают у народа, как бы не нуждаясь в доказательствах уважения с его стороны, но, не получив желанной должности, негодуют. Правда, ни Метелл, ни Аристид или Эпаминонд не льстили народу, не заискивали у него, но ведь они искренно презирали то, что народ мог дать им и отнять у них. За это их не раз изгоняли остракизмом, лишали должностей, осуждали по приговору суда, и все-таки они не сердились на своих неблагодарных сограждан, нет, они снова возвращали им свою любовь, если видели их раскаяние, и примирялись с ними, когда их призывали в отечество. Кто не желает льстить народу, не должен по крайней мере мстить ему; сильная досада вследствие неудачи говорит о сильном желании получить государственную должность.

XLIV (V). АЛКИВИАД не отрицал того, что уважение со стороны других доставляло ему удовольствие, презрение печалило, поэтому он старался нравиться, быть на хорошем счету у окружающих. Гордость не позволяла Марцию заискивать у тех, кто мог открыть ему дорогу к почестям и содействовать его возвышению; но, когда к нему относились с презрением, он, как человек честолюбивый, начинал раздражаться и негодовать. Вот в чем можно обвинить его, во всем же остальном он безупречен. По своему уму и бескорыстию он заслуживает быть поставленным в одном ряду с лучшими и чистейшими нравственно греками, но не с Алкивиадом, который был в этом отношении крайне неразборчив и ничуть не дорожил добрым именем.