Федор Кнорре - Без игры

Потом, когда недожаренный шашлык вывалили в миску и оказалось что-то многовато водки на столе, все опять принялись за Викентия.

— Он, парень, у нас ничего! — говорила Антоша пальцами выдергивая кусочек жесткого мяса у себя из зубов. — Ну бабник, бедняга, это ужас! Баб у него, баб!

Уже подвыпивший, но все равно симпатичный Викентий горячо и искренне защищался:

— Я же еще и бабник? Да ну их совсем! Это они... как это сказать? Мужичницы, или не знаю как. Безобразие!

— А ты отбивайся все-таки, — сказала Марина.

— Ага! — с детской запальчивостью, чуть не со слезами, закричал Викентий. — Тебе-то легко говорить. «Пошли вон, дураки», — и привет! А я ж не могу так с ними... это грубо.

— Это верно, он так не может, он добрый, где ему отбиться, — поддержала по справедливости Антоша и захохотала. — Как ты их только не путаешь?

— Ну уж нет! Как это я спутаю?.. — И вдруг упал духом и печально признался: — Не знаю. Разве иногда... А так нет! Они ведь все-таки очень разные... Некоторые. Вот одна все рвется мне носки поштопать и еще что-нибудь...

— Подштанники, — невнятно, с полным ртом подсказал Наборный.

— Ну и что, это очень трогательно в конце концов, если разобраться, — ободрился на минуту и опять виновато сдался Викентий. — А вообще, конечно... Они как-то примелькиваются... — И вдруг обрадованно рассмеялся: — Хотя нет, нет! Совсем не одинаковые, наоборот, очень всякие. Почему это вы воображаете? Знаете, бывают с юморком!.. Да!.. А вот вам? — вдруг он всем телом, броском повернулся к Тынову. — Тоже кто-то белье выстирал? Там, на веревочке висит? Ага?

— Сам. Кому тут еще стиркой заниматься.

Викентий внимательно вгляделся и вздохнул.

— Счастливый вы человек. Вообще теперь я все понимаю, просто она в вас влюбилась. Вот мы и приехали. Очень рад познакомиться.

Он порывисто потянулся через стол, насильно подтащил к себе руку Тынова, стиснул ее и встряхнул. Слезинки блеснули у него в глазах. Он пьянел быстро, но неровно, точно по ухабам катился. То слабел и впадал в подавленность, то вдруг взбадривался до лихости и озорства.

— В тебя я влюбилась, — равнодушно сказала Осоцкая.

— Врет-врет! Она знает, что я ее люблю, но только как мужчина мужчину... или девушка девушку... ну, вы меня поняли, я надеюсь?.. Ах, как прекрасно было бы, если б ты была маленькой.

— Как четвертиночка? — осведомилась Антоша.

— Нет, нет, это много... Как спичечная коробочка?.. Нет, это уж очень... Пускай как две спичечные коробочки, так будет как раз. Я бы устроил тебе домик около чернильницы у себя на письменном столе, помнишь, мне подарили на стеклянном заводе, красивая такая хрустальная чернильница, я бы туда наливал теплой водички, и ты могла бы купаться, чернил ведь там никогда не было, и ты махала бы мне вслед платочком из окошечка, когда мне нужно было бы уходить, ведь я бы тебе домик там устроил; а когда я возвращался бы домой пьяный, ты бы мне говорила: пропащая твоя головушка, швинья ты швинья, что мне только с тобой делать!.. — он лепетал все более жалобным голосом и, когда дошел до пропащей головушки, совсем заплакал, застеснялся и, отвернувшись, стал пихать себе в рот кусок шашлыка.

— Кеша, не плачь, я тебя уважаю, — ласково сказала Марина, и он закашлялся от смеха, подавившись шашлыком.

— Мы все тут без вас осмотрели, — впервые обращаясь к Тынову, сказала Осоцкая. — Красивые веера из перьев на стенке, это тетеревиные хвосты? А из лучинок эту птицу вы сами сделали?

— Ничего тут моего нету. Это от прежних лесников осталось.

Они вышли на крыльцо. Она хотела отнести собаке шашлыка.

— Он не возьмет.

— Я его уговорю.

Бархан издали понюхал мясо и равнодушно отвернулся.

— Вы его так выучили?

— Нет, он сам такой. Знает закон, что ничего в жизни даром не предлагают.

— Такой закон?

— А как же!

Он взял у нее из рук мясо. Бархан уже не спускал с него глаз, мгновенно поймал подкинутый в воздух кусок и тут же его счавкал, торопясь проглотить, потому что видел в руках у людей еще мясо.

— А я все про вас вызнала, — провожая глазами второй кусок, летевший собаке в пасть, сказала Марина.

— Зачем это вам?

— Так. Странная какая фамилия — Палагай, — правда?

— Наверно. А что?

— Он почему застрелился?

— Этого никто не знает. Да другим это не все ли равно?

— Он был ваш большой друг?

— Друг. А какие бывают, большие или средние, — не могу вам объяснить.

— Почему же это с ним случилось? Вы сюда к нему приехали и жили вместе. Так? Вы навестить его приехали?