Федор Кнорре - Без игры

На прощание он целовал ее в лоб, коротко кивал и, еле заметно подмигнув, уходил, никогда не оборачиваясь.

Томление тревоги, когда она оставалась одна после ухода, как-то утихало, сменяясь покорным унынием. Именно в такой час унылого упадка и явилась Зинка.

— Спасибо, что ты меня впустила! — торопливо говорила она, проходя в столовую. — Можно мне сесть? И тебе можно сесть? Ты меня только выслушай, а там можешь — в шею. Я только изложу тебе фактический материал, а ты решай. Если хочешь знать, я на твоей стороне. Я за тебя, можешь мне поверить. Я уверена, что мой братец, которого я люблю, способен учинить пакость, что он чего-то учинил и во всем виноват. Я его не защищать пришла. Так вот, шесть месяцев он проплавал простым матросом, мариновал или морозил селедок, а это на него так же похоже, как если б он няней пошел в детский садик, все прямо в обморок попадали, маму чуть не треснул инфаркт, даже папа два раза пожал плечами и не сказал ни слова. Есть у него какой-нибудь характер? Для него это — подвиг! Все-таки шесть месяцев. Правда, кругом море, не выпрыгнешь, но он ведь нарочно и сбежал в такое место. Ты подумай, он скот, но что-то человеческое в этом все-таки есть! Ведь он из стыда перед тобой сбежал, когда ты его отшила. Он ведь не романтик, бригантинами его не заманишь. Ты мне не поверишь, и правильно, мне никто не верит, а все-таки я тебя люблю, понятия не имею почему, но почему-то я к тебе привязалась... надо быть таким ослом, тебя упустить!.. Ну, к черту все. Можешь ты с ним встретиться на нейтральной почве?

— Нет... Совсем нет.

— Правильно. И я бы так ответила... То есть я-то неизвестно еще, как бы ответила, но все равно правильно. Ну вот, встреться с ним и скажи это ему в глаза: нет! Все-таки какая-то ясность. Он съест и успокоится. А то он взорвется и чего-нибудь такого отмочит! Ну, полгода прошло. Поговорить-то можно? Внести ясность.

— Да она давно есть уже — ясность.

— Хорошо. Давно. Мало ли что было давно. Не можешь же ты все время прятаться. По-моему, ты все-таки просто должна ему что-то сказать, чтоб он понял, на каком свете он живет.

Долго тянулся такой тягостный для Юлии разговор, все время повторяясь и возвращаясь к одному: нужно встретиться.

— Что это за нейтральная почва? — мучительно морщась, как от головной боли, заранее чувствуя отвращение к этой почве, спросила, наконец, сдаваясь, Юля.

— Да есть такой Димка Дымков, он свой мужичишка, тоже на корабле болтался. Он приглашает нас и тебя. Просил передать тебе привет... Он мне знаешь что сказал, что я «насыщенная», на первый взгляд глупо, но когда вдумаешься... пожалуй, во мне что-то такое есть... Вообще с ним все очень легко.

После ухода Зины Юля бессмысленно долго мыла руки, стоя перед раковиной, потом тщательно вытерла их мохнатым полотенцем, пока не опомнилась, что пришла зачем-то в ванную, а зачем — не помнит. На руках оставалось чувство нечистоты, она открыла кран с горячей водой и поспешно стала снова намыливать руки, пока не вспомнила, что только что перед этим уже их вымыла.

Она пустила душ, отрегулировала температуру воды и, вся занятая своими мыслями, начала раздеваться до тех пор, пока не увидела свои голые ноги. Вдруг ей показалось что-то бесстыдное в том, что она тут стоит, раздевается догола. Ее передернуло от стыда и отвращения к себе, она поспешно натянула халатик, выключила душ и ушла к себе в комнату, но там было тоже нехорошо, и она села на свое место за обеденным столом и стала внимательно разглядывать уже давно знакомую хрустальную, то есть — граненую стеклянную вазочку, которую всегда ставили посредине, после того как прибирали посуду.

Песик соскочил со своего кресла, где лежал, свернувшись клубочком, и подошел посмотреть, что она собирается делать у стола. Она ничего не собиралась делать. Он, громко зевая, потянулся и поплелся обратно к себе на нагретое место.

«Это неизбежно», — почему-то складывались у нее в голове слова. Что неизбежно? Все, что произошло, конечно, неизбежно, и неизбежно надо перестать пытаться делать даже для самой себя вид, как будто ничего такого конкретного не случилось. Все случилось, и права Зина — бессмысленно прятаться от других и самой закрывать глаза.

Все, о чем ей подолгу удавалось не думать, становилось для нее даже как бы и небывшим вовсе — все это, в связи с предстоящей встречей на нейтральной почве у какого-то Димы, теперь точно прорвалось сквозь запертые двери, вошло в квартиру, заполнило пустоту комнаты, бесцеремонно расположилось вокруг нее.