Вильям Александров - Странный гость

Можно спросить, ну а как же сам Циолковский? Он же не увидел всего этого, не дожил, не узнал, правильно ли все, что ему представлялось. Значит, он был несчастен? Так стоит ли мечтать? И жизнь отвечает: стоит! Стоит, даже если ты знаешь, что твоя мечта вряд ли осуществится при твоей жизни. Ведь если бы Циолковский решил — какой смысл тратить силы, умственную энергию на то, что я сам не увижу, если бы у него опустились руки и он занялся бы другим делом, то, может быть, человечество и по сегодняшний день смотрело бы мечтательно в небо, на Луну, на другие планеты и думало бы — а что там, в этой недосягаемой дали?

Был ли счастлив Циолковский? Утверждаю — был. Почему? Да потому, что человек, живущий с мечтой, уже счастливый человек. У него есть высокая цель, она наполняет его жизнь смыслом, она ведет сквозь трудности и невзгоды, она делает его нравственно чище, богаче, выше. Мечта может быть великой или более скромной, она может иметь отношение к судьбам многих людей или к судьбе одного человека, скажем, к самому себе, к своей профессии, к тому, чтобы достичь совершенства в своем деле, но она обязательно должна быть — без нее жизнь пуста и неинтересна, человек без мечты — все равно что птица без крыльев: она может ходить по земле, есть, пить, выводить птенцов, но взлететь она не может…

Николай Петрович умолк, огляделся, словно бы удивленный чем-то, и вдруг засмеялся:

— Я, кажется, целую лекцию вам прочел, а вы все молчите! Остановить бы меня давно надо!

— Не надо!

— Говорите еще!

— Говорите!

— Ну уж нет, хватит. Теперь я вас хочу послушать. Кто о чем мечтает, как представляет свою будущую жизнь, свое главное дело, каких героев в жизни и литературе считает своим идеалом. Так ведь мы уговаривались? Да? Ну, кто первый?

— А можно спросить? — голос послышался откуда-то от самой двери, но Светланову показалось, что он узнал этот голос.

— Да, конечно.

— У вас есть мечта?

— Да! — почти крикнул Николаи Петрович, — самая горячая, самая большая и главная. Я мечтаю о том, чтобы каждый из вас стал настоящим человеком — честным, справедливым и добрым, духовно богатым человеком, который мог бы дарить счастье другим и был счастлив сам. Вот о чем я мечтаю, вот для чего живу и работаю!

Зашел я в корпус, увидел, как по коридору везут в зал кровати (они все на колесиках), а в каждой кровати парень или девчонка, на спине лежат, лица у всех белые — жутко мне стало, вот так бы сбежал отсюда. А потом вижу: их везут, а они переговариваются между собой, смеются, и с тем, кто везет, перешучиваются. Каждую кровать толкает перед собой кто-нибудь из взрослых — доктора, нянечки, учителя, а им помогают ребята, которые ходят. И тут я заметил Таню, она везла какого-то вертлявого шпингалета, он все вертел своей стриженой головой, все время что-то спрашивал и норовил приподняться.

— Лежи спокойно! — кричала на него Таня, потом остановилась, опустила руки и сказала: — Будешь вертеться — не повезу.

— Повезешь, повезешь! Все равно повезешь, тебе твой папа велел!

— Вот я тебя сейчас обратно в палату повезу! — она сделала вид, что разворачивает кровать, и тот заорал во все горло: «Не буду! Но буду»!

Таня огляделась, увидела меня.

— Лера, помоги мне, ты вези, а я держать его буду.

Пришлось мне толкать перед собой эту телегу, а Таня шла рядом и придерживала его рукой.

Мы привезли его в зал, а там уже этих кроватей штук сорок наставлено вокруг какого-то помоста. Мы нашли свободное место, поставили кровать, а Тани сказала ему:

— Если увижу, что поднимаешься, тут же увезу, так и знай. — А потом мне: — Я пойду, еще помогу, а ты место займи, там где стулья.

Пошел я в самый конец зала, но все стулья были заняты. Я пробрался к стене и там пристроился возле двери, чтобы улизнуть удобней было.

И тут началось. Сначала задудел пионерский горн, и все они стали петь песню «Бригантина поднимает паруса». Песенка, в общем, ничего, только петь ее надо в хорошей компашке, под гитару, тогда она зацепит, а они горланили се хором, какой-то походный марш у них получился. Ну, это вроде гимна их клуба, что ли. Все поют — и те, которые в кроватях лежат, и те, которые по стенам на стульях — и учителя, и медсестры, их сюда тоже набилось бог знает сколько, все поприходили. И рядом со мной все поют, да еще выкладываются на полную катушку, глаза блестят, раскраснелись… Ну, чистый детский сад!

А потом, когда спели, он стал читать с помоста письмо от их бывшего воспитанника, астронома. Тот какую-то туманность открыл и назвал ее «Бригантина», так они прямо вопили от восторга. В своём письме тот еще про мечту писал, что его, дескать, научили мечтать, и не только его, но и других тоже, и все они стали кто художником, кто писателем, а он вот — астрономом. И выходит так, что все они, которые лежат здесь по три-четыре года на спине, становятся знаменитостями… Я думаю, чепуха все это. Во-первых, назвал он всего несколько фамилий, а их тут за это время сотни перебывали. Интересно бы узнать, куда те, остальные, подевались, небось счетоводами, секретаршами да обыкновенными работягами сделались. А во-вторых, если три года на спине лежать, никуда не ходить, только книги читать и всякие лекции слушать, то, конечно, остается только мечтать, стихи сочинять и про всякие звезды и туманности думать. Но, ей-богу, я чихать хотел на такое дело! У нас в соседнем подъезде живет один композитор, так на него глядеть смешно — вечно какой-то лохматый, волосы дыбом, по улице идет — ничего вокруг не видит, щеки все время раздувает и свистит, люди от него шарахаются раз его из-под троллейбуса вытаскивали, чудом жив остался, а другой раз водитель такси вломил ему все-таки по шее, чтоб глядел по сторонам, когда улицу переходит… Довелось мне как-то зайти к нему домой — Люду попросили в театре занести ему ноты, она меня послала. Я подошел к двери, нажимал кнопку звонка, нажимал, никто не открывает, а я слышу, поет там кто-то. Тронул дверь, она открылась, зашел, заглянул в комнату и вижу: стоит посредине огромный рояль, а в комнате больше ничего нет, ей-богу. Сам он стоит у рояля, рукой по нему стучит, свистит, поет. Я ему говорю: «Здравствуйте-, вам из театра ноты прислали», а он меня не слышит, ничего не видит, глаза куда-то сквозь стенку смотрят, правая рука по бумаге бегает, а левая стукает по роялю… Я тогда перепугался до смерти, ноты на стул положил и деру оттуда! Матери рассказал, а она смеется, говорит — это у него творческий момент был, он, говорит, очень талантливый, никто так не может музыку к спектаклям сочинять, только немножко блаженный, не от мира сего, одной музыкой живет… Ну, думаю, пропади она пропадом такая музыка. У пас на третьем этаже таксист живет, дядя Вася, так вот этот живет! Одет всегда с иголочки, куртка замшевая японская, рубашка — батник, на кнопках. В доме чешская мебель, ковры, люстра хрустальная. возле дома — гараж с подвалом, своя «Волга», по выходным на рыбалку собирается — в багажник грузит ящик пива, штуки три «Экстры», спальник пуховый, снасти: за руль жена садится — молоденькая, шустрая, с шальными глазами, на ней брючки, свитер в обтяжечку, туфельки на платформе — вот это жизнь!