Айбек - Детство (Повесть)

Я понимаю, что спорить с ним бесполезно, молча поворачиваюсь и возвращаюсь в аул.

В ауле много подростков, ребят — моих сверстников. Я быстро перезнакомился со всеми. Вместе с ними ездил верхом на коне, и на ишаке, и на муле, побывал у конских табунов, овечьих отар. Вместе с женщинами и детишками собирал кизяки, курай на топливо. Не в пример тому, краснорожему баю, эти люди действительно были душевными, отзывчивыми и щедрыми в своем гостеприимстве.

Через три дня приехал отец.

— Ну как, — спрашивает, — пить кумыс научился? Поправилось тебе в ауле?

— Мне было хорошо здесь. Много товарищей нашлось, — ответил я. И это была правда.

Попив чаю и немного отдохнув, отец на прощанье подарил хозяину юрты пачку чая и пригоршню сахара. Мы сели на иноходца и отправились в Янги-базар.

В Янги-базаре я не стал задерживаться, вскоре уехал в Ташкент и наутро, перекинув через плечо сумку, уже пошел в школу.

В школе все было по-прежнему: тот же нудный галдеж, та же беспрерывная зубрежка. Только учитель наш теперь нередко среди урока, прервав занятия, начинал жаловаться на смутность времени, твердил, что умножается число дурных людей, и наставлял нас: «Да облегчит всевышний все наши затруднения!.. Уважайте улемов, дети мои, помните о шариате, о судном дне. Улемы — единственные наставники народа, его заступники и руководители!»

После школы я, как всегда, провожу время на улице, на крышах, на гузаре.

Большая часть жителей квартала Гавкуш ремесленники. Ахмад и Агзам поступили учениками к сапожнику. Я часто захожу к ним. Сапожник, полный, коренастый человек. Руки у него всегда в работе, и на секунду не знают покоя, но сам он веселый, и поболтать любит.

Однажды, как только я переступил порог мастерской, Ахмад, проворно соскочив со своего места, бережно взял с полки в нише толстую книгу и протянул ее мне:

— Взгляни-ка!

Я с интересом перелистываю книгу. Спрашиваю, тупая обложку:

— Где ты взял? Совсем новая!

— Накопил денег и вот купил, — улыбается Ахмад.

— А ну, почитай нам, грамотей, а мы послушаем. Хорошая книга, одни сравнения от начала до конца, — говорит мастер, поправляя очки.

Книга эта — перевод с персидского, она состояла из легенд и мифических сказаний о богатырях, о жестоких войнах и сражениях. Ахмад, продолжая забивать в кауш деревянные шпильки, слушает, весь отдавшись рассказу, сосредоточенный, словно мысленно пытается разобраться в прочитанном. Агзам старательно строчит дратвой голенище ичига, лежащего на коленях, а сам волнуется, вздыхает время от времени: «Ух, ну и удальцы», Или: «А кони у них, как облака быстрые!»

Я читаю без остановки. Звон наводящих ужас богатырских мечей, посвист стрел, поединки на копьях со щитами, искусство и отвага богатырей, хитрость и коварство женщин — все это рушится на моих слушателей без перерыва.

Агзам не может спокойно сидеть, волнуется, переживает.

— Люди в те времена были исполинами, как дивы, — говорит он. — Голова с котел, ростом под небеса, плечи-мостом между двух гор могли служить. А потом мельчали, мельчали и вот мы уже стали с кошку.

— Постой, помолчи! — сердито прерывает его Ахмад. — Битва в самом разгаре, дай послушать.

В книге между описаниями шумных сражений есть такие яркие места, такие чудесные рассказы, что невольно захватывают мое воображение и уносят меня в далекие — края.

Мастер опрыскивает кожу водой: «Пуф-пуф», ухмыляется, пристает к Ахмаду:

— Вот, Ахмадбай, был бы ты возлюбленным пери…

— Сказал бы я вам, мастер, словечко, — перебивает его Ахмад, — да вы мне в отцы годитесь, жалею. — И ко мне: — Давай, Мусабай, читай про Рустама-дастана, про Афросиаба!

Я продолжаю чтение. Переживаю из-за богатырей, погибших в бою, время от времени незаметно смахиваю невольные слезы. Вхожу в замки, в дворцы гордых царевичей, вижу страдания влюбленных царевен в разлуке, ненавижу коварных соглядатаев, пылаю любовью к героям, подобным Афросиабу.

В мастерскую неожиданно вбегает запыхавшийся. Тургун:

— Идем, быстро! Бросай свою книгу, все это брехня сплошная.

Положив закладку, я закрываю книгу.

— Что случилось?

— В нашем квартале идет такая потасовка! Идем быстрей!

— Ты что, караульщик квартала или миршаб? Не шуми, отправляйся отсюда! — кричит на него мастер. — Читай, Мусабай, дальше.

Я молча кладу книгу на полку и выхожу вслед за Тургуном на улицу.

— Эх, и знаменитый скандал там идет, вот позабавимся! — захлебываясь, говорит Тургун. — Расуль-орус со своими поденщиками схватился на кулачки. Поденщики требуют расчета, а Расуль отказывается, зря, говорит, требуете.