Айбек - Детство (Повесть)

В полдень, выйдя из школы, мы все бежим на перекресток.

— Чудо! Чудо!

— Диво! Диво!

— Трамвай это, трамваем называется! — говорит один из мальчишек. — Я слышал от больших, он бегает без лошадей!

Густо валит снег. На мне старый ватный халат, на голове истрепанная, замызганная шапка, на ногах ичиги с протертыми задниками и дырявые калоши со стершимися — скользкими подошвами. Усевшись журавлиным рядом по краю тротуара, мы поджидаем трамвая.

Откуда-то прибегает запыхавшийся Тургун. На нем поношенный камзол. Поверх тюбетейки повязан грязный платок — в холод Тургун всегда так прятал уши.

— Вот интересная штука! — говорит он, втискиваясь между Агзамом и мной. — Я до самого Каръягды бегал. Внутри какой-то человек продает ярлыки. Я пристроился было на ступеньке, да ярлычник закатил мне такую затрещину, что я еле ноги унес. А все-таки интересно. Прямо новый дом, сияет весь. А внутри скамейки ряд за рядом. Как припустит, не успеешь оглянуться, а он уже за версту укатил.

Мы слушаем, раскрыв рты.

— А двери есть в нем? — интересуется кто-то.

— Ну да! Есть дверь для входа, есть дверь для выхода. Понимаешь, лошадей нет, а он летит себе, погромыхивает только…

— Чудо! Чудо! — говорит один из мальчишек.

У чайхан, у бакалейных лавок по краю тротуара сидят, опустившись на корточки, помрачневшие, притихшие старики.

— Конец свету настает. Всякие чудеса являются. Все это знаки могущества всевышнего, по его воле, — говорит какой-то старик, теребя жиденькую бороденку.

Неожиданно со стороны Хадры, с грохотом, с беспрерывным звоном подкатывает трамвай. Мы все шумно вскакиваем, окружаем новенький сверкающий вагон. Трамвай внезапно трогается и быстро удаляется, а у Катартерека опять останавливается. Запыхавшиеся, мы гурьбой бежим вслед. Но добежать не успеваем, он снова трогается и катит дальше.

— Ничего, сейчас другой подойдет! — дергает меня за руку озорной, обо всем осведомленный Тургун. — Видал, Мусабай! Целый дом, большой, просторный.

— Чудо! Я слышал сейчас, будто вон по той проволоке какая-то сила течет, правда это, друг? — спрашиваю я, показывая глазами на провод.

— Этого я не знаю, — говорит Тургун, потирая покрасневшие от холода руки, — но бегает он, сам видишь, без всяких лошадей.

Появляется какой-то мусульманин, он старательно очищает трамвайные пути. Понаблюдав за ним, Тургун говорит:

— Если бы меня взяли на работу — я вполне справился бы с этим делом!

— Ступай, ступай отсюда! Нос прежде утри, — обрывает Тургуна рабочий.

— Эх, вот бы прокатиться на этой штуке в свое удовольствие! — мечтательно говорит один из наших товарищей.

Не зная устали, запыхавшиеся, мы носимся от Баланд мечети до Хадры, от Хадры до Катартерека, встречая и провожая каждый трамвай. Бегаем долго и расходимся по домам только в сумерки.

Пятница, начало июня. Наступила летняя жара. Ребят на нашей улице немного. Агзам и Ахмад поступили учениками к ремесленникам.

Из дома выбежал Тургун в старенькой рубахе, в грязных штанах, а на голове новая тюбетейка.

— Вот, посмотри на вышивку, Мусабай. Это называется «Цветок на лугу», — говорит Тургун, протягивая мне свою тюбетейку.

— Тюбетейка неплохая, — говорю я, поворачивая ее в руках. — Только вышивка не очень умелая, да и сшита тюбетейка нескладно. Смотри, какие закладки между строчками, наверное, из грубой хрустящей бумаги.

— Ну-ну! Ничего ты не понимаешь, — говорит Тургун, — вырывая у меня тюбетейку. — Ее подарила мне тетка. Ты на свою взгляни: допотопная, и нищий не наденет, а ты носишь ее на голове.

Мы в шутку хорохоримся некоторое время, толкаемся, наскакивая друг на друга, как петухи.

— Хватит, друг, довольно! Шутки хороши в меру. Послушай, что я тебе скажу, — говорит Тургун. — На крышах уже трава пожелтела, играть там нельзя. Не лучше ли нам отправиться куда-нибудь, где прохладнее? Возьмем с собой корову дяди. Тетка у меня скупая до смерти, над глотком молока дрожит, а корове лишнего клочка сена не даст. Дядя частенько ругает и колотит свою жену, чтоб наставить на путь, да все без толку. Есть у них одна дочка, и та замарашка. Тетка втайне от дяди продает молоко и собирает деньги — копит для дочки одеяла, сюзане, покрывала, всякую всячину. Не пьет, не ест, только и знает, добро копит…

— Хватит, хватит! — обрываю я Тургуна. — Ты болтлив, как старуха. Пошли! Давай, веди свою корову. Возьмем с собой по лепешке, и довольно. По пути, когда начнутся сады, можно незаметно урюку насшибать.